"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

поучает, не затрудняя!
Действительно, благодаря чтению журналов кругозор его быстро и
необычайно обогатился. Если один журнал давал ему короткую заметку о
суринамском ядовитом дереве, отравлявшем воздух на тысячу шагов, то другой
поучал его, как предохранить картофель от зимней стужи; то он читал о
Фридрихе Великом, то, минуту спустя, о грефенбергских целебных водах, но
не долго, так как третий журнал сейчас же рассказывал ему историю новых
открытий на луне. Четверть часа он проводил в Европе, затем, точно
перенесенный на фаустовском плаще, разгуливал под пальмами; Христос был то
существом историческим, то мифологическим, то его совсем не было; утром
барон нападал на министров вместе с крайне левой, днем он был настроен
абсолютистски, а к вечеру окончательно сбивался с толку и ложился спать,
чтобы ночью увидеть во сне амстердамского фокусника Янхена.
Он никогда не поверил бы, что дождется в жизни такого счастья.
Положение его все ухудшалось, у него остался один только крошечный
неотчуждаемый майорат, спасавший его от крайней нужды, но это мало его
беспокоило.
Когда белокурая Лизбет говорила ему, что фронтонная стена дала новую
трещину и что дом может обрушиться за ночь, то он обыкновенно отвечал:
- Оставь меня в покое! Мне еще надо проштудировать шесть номеров.
Если она настаивала, он раздраженно восклицал:
- Прежде чем замок рухнет, я еще буду тайным советником! - и она
отступалась от него, ничего не добившись.
Правда, неиссякаемый материал, который он должен был каждый день
переваривать, вызывал у него в голове большую путаницу представлений, и он
подчас принужден был хвататься за голову, чтобы вспомнить, находится ли он
в нашей или в другой части света, да и вообще на земле или давно уже
где-нибудь на Сириусе. Он был теперь готов поверить чему угодно, даже
тому, что птицы поют по ночам.
- Ибо, - говорил он, - ничего не может быть глупее в наше время, чем
качать головой и разыгрывать Фому неверного; достаточно быть абонентом
нашей библиотеки, чтобы знать, что нет такого чуда, которое бы теперь не
случалось; люди, вещи, открытия невероятно прогрессируют, и если это будет
продолжаться, то мы дождемся того, что еще мост через море перекинут и мы
так и будем катить на почтовых до самого Лондона.
Если что его и удручало, то это было отсутствие друга, которому он мог
бы открыть душу, с которым мог бы обменяться мыслями. Тоска по созвучной
душе, по стимулирующему общению с другим человеком была в нем иногда очень
сильна. Дочь не могла удовлетворить этой потребности, она шла своими
чувствительными, идеальными путями и питала мало склонности к реальным
познаниям; Лизбет же, когда он как-то захотел поговорить с ней о столь
живо интересовавших его предметах, отказалась раз навсегда, заявив, что не
намерена забивать себе голову.



ШЕСТАЯ ГЛАВА

Как сельский учитель Агезель потерял рассудок из-за немецкой
грамматики и с тех пор стал называть себя Агезилаем