"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

его двум собеседникам, это занятие начало казаться ему монотонным, и он
стал искать другого развлечения. Таковое пыталась доставить ему дочь -
Эмеренция: она рисовала ему картину, как в один прекрасный день подъедет в
красной лакированной карете, запряженной шестью изабеллами, князь
гехелькрамский, он же Руччопуччо, вышлет своего скорохода в шотландской
клетчатой ливрее, шелковом переднике с золотой бахромой и в шляпе с
цветами, и прикажет спросить: помнит ли Марсебилла, или Эмеренция, - о
которой он так долго и тщетно справлялся у всех представителей рода
Шнурренбург-Микспиккель, пока, наконец, случайно не узнал, что она -
урожденная Шнук-Пуккелиг - помнит ли она, Эмеренция, священные минуты в
Ницце? Она на этот случай уже приготовила ответ, который будет гласить:
- Государь! В расцвете молодости мы принесли жертву страсти на алтаре
наших сердец. Для таких жертвоприношений у нас теперь не стало фимиама! Но
алтарь еще стоит. Принесем же теперь на нем жертву дружбе, запас которой у
меня для вас неиссякаем.
Затем, пожалованная большим золотым наперсным крестом, она поселится в
замке вблизи резиденции, сделается подругой князя, разумеется, только в
самом платоническом смысле, будет встречаться с ним исключительно при
свидетелях, помирит его с супругой и вообще станет добрым гением правящего
дома и всей страны.
Однако и это живописание не удовлетворяло старого барона; он называл
его "carmen", желая сказать стихотворение; стихотворений же он никогда
особенно не любил. Наконец ему пришла мысль заняться чтением, так как он
слыхал, что очень многие убивают этим время. Между тем книги, небольшое
собрание которых еще со времен его отца стояло на камине и которые он
теперь выбирал наугад, доставляли ему мало утешения. Все в них было
слишком длинно и растянуто; подчас автор только на двадцать четвертой
странице объяснял то, что имел в виду на первой, или вообще требовал от
читателя сосредоточенности, к чему старый барон по преклонности лет никак
не мог привыкнуть. Он жаждал разнообразия, развлечения, как некогда в свои
юные и веселые годы.
Все это он получил сразу, когда набрел на счастливую мысль записаться в
журнальную библиотеку, обслуживавшую духовной пищей всех алчущих знания на
расстоянии четырех квадратных миль в окружности и давно уже славившуюся
богатым выбором. Чтобы убить навсегда всех конкурентов на упомянутой
обширной территории, владелец ее собрал у себя на полках все периодические
издания нашего отечества. Там были не только все утренние, дневные и
ночные "листки", но и "вестники" запада, востока, юга, севера,
северо-запада и юго-востока; "собеседники" и "отшельники"; простые и
элегантные журналы; избранные отрывки и "извлечения из избранных
отрывков"; либеральные, сервильные, рационалистические, феодальные,
супранатуралистические, конституционные, суперстиционные, догматические,
критические органы; мифологические существа: Феникс, Минерва, Геспер,
Изида; журналы местные и журналы заграничные: "Европа", "Азия", "Африка",
"Америка" и "Голос Задней Померании"; кометы, планеты, вселенная - словом,
восемьдесят четыре выпуска, так что каждый абонент мог в течение всей
недели читать по двенадцати часов в сутки и каждый час по новому журналу.
Это развлечение пришлось вполне по вкусу старому барону.
- Вот, наконец, - воскликнул он, когда познакомился с объемом
раскрывшихся перед ним запасов. - Вот, наконец, печатное слово, которое