"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

Супруга его сначала несколько противилась, но вскоре примирилась с этим
гуманным разрешением вопроса, так как вспомнила, что старшая ветвь
серо-крапчатых Шнук-Муккелиг-Пумпелей сама вела свое начало по женской
линии от найденыша, оказавшегося девицей высокого происхождения. Больше
всего возражала против подкидыша Эмеренция. После возвращения из второго
путешествия она сделалась такой добродетельной, щепетильной и стыдливой,
что ее глубоко задевал даже самый отдаленный намек на обстоятельства, при
которых мы создаемся и возникаем. Она сильно невзлюбила цветы, с тех пор
как один проезжий профессор объяснил ей значение тычинок; когда при ней
рассказали, что бурая Дианка ощенилась шестеркой, она встала из-за стола;
она даже приказала приспособить перед своими окнами особые пугала против
воробьев, чтоб не видеть, как они целуются клювами, чем эти птицы по
живости темперамента сильно злоупотребляют.
Эмеренция сказала, что подозревает в найденыше - а подозрения женщины
всегда бывают точны и безошибочны - плод запретной любви. От стыда она еле
смогла произнести это слово. Она заявила, что не будет в состоянии
смотреть на него иначе, как с отвращением, что присутствие этого создания
в доме будет для нее невыносимо, и заклинала отца отправить ребенка в
воспитательный дом. Но старый барон был непоколебим в своем намерении,
мать, как уже было сказано, тоже стала на его сторону, и Эмеренции
пришлось подчиниться, хотя и с великим отвращением.
Впоследствии она всячески проявляла неприязнь к ребенку, и даже когда
белокурая Елисавета, или Лизбет, как ее звали в замке, подросла и
превратилась в идеальнейшее и добрейшее существо, она редко когда
соглашалась удостоить ее милостивого взгляда. В Лизбет же ничто не могло
убить удивительных симпатий, которые, казалось, предопределила в ней
природа. К Эмеренции, обращавшейся с ней так плохо, она привязалась с
поразительной нежностью, радостно исполняла для нее самую трудную работу,
позволяла себя бранить и только ласково улыбалась при этом, тогда как к
старому барону, собственно говоря, ее единственному защитнику и
благодетелю, она питала чувства, не переходившие границ благодарности.



ПЯТАЯ ГЛАВА

Старый барон становится абонентом журнальной библиотеки

Когда охота, игра и пиры перестали для него существовать, и разве одни
только ласточки да летучие мыши, пробиравшиеся сквозь щели и гнездившиеся
в необитаемых комнатах так называемого замка, могли еще, пожалуй,
именоваться гостями, барон стал испытывать ужасную скуку, которую вначале
ничем нельзя было рассеять. Правда, развлечения ради он воображал себе
будущее, а именно, как он вскоре в качестве тайного советника будет
заседать в Верховной Коллегии и справа от него на дворянской скамье будет
сидеть господин фон такой-то, а слева господин фон такой-то; он отчетливо
представлял себе президента и все детали старинного конференц-зала, а
также стол заседаний с грудами бумаг и документов, которые не будет читать
ни он, ни его соседи, а только образованные заседатели из разночинцев.
Когда же эта картина была воссоздана им в сотый и двухсотый раз и описана