"Анатол Адольфович Имерманис. Гамбургский оракул ("Мун и Дейли") " - читать интересную книгу автора

- Сердечники внезапно умирают не только в машинах - в кинотеатре, в
телефонных будках, где угодно, - устало заметил Баллин.
- Но обычно этому предшествует крик, стон, хрипенье. Странно, что шофер
ничего не слышал.
- Я забыл сказать, что это был фракционный лимузин, "роллс-ройс"
старого образца, где водителю отдают приказы через специальную переговорную
трубку. В дороге нередко обсуждались деликатные политические сделки, не
предназначенные для шоферских ушей. Не будь этой злосчастной
перегородки... - Баллин, так и не докончив фразу, схватил свой стакан и
жадно выпил, будто стараясь побыстрее смыть с языка горечь слов, которые
никого не могут воскресить.
- Действительно глупо! - Мун поднял голову и застыл.
За столиком не было ни Мэнкупа, ни Ловизы. Дейли заметил это секундой
позже. Пока Баллин рассказывал, столик и сидевшие за ним люди как бы
растворились. Перед глазами был только черный "роллс-ройс", ничего не
подозревавший шофер и его мертвый пассажир.
- Где Мэнкуп? - Дейли порывисто вскочил.
- Судя по монете, которую он взял у Ло, пошел кому-то звонить, -
сообщил скульптор, не вынимая зажатой в зубах трубки.
С трудом удерживаясь от желания встать, Мун глазами показал Дейли на
дверь. Словно услышав стартовый выстрел, тот сорвался с места и, не заботясь
уже ни о какой маскировке, пересек террасу. Сбежал тремя прыжками с лестницы
и, запыхавшись, остановился у гардероба.
Шляпы, одни только шляпы, тысячи шляп - жуткий массовый эшафот, с
которого не успели убрать отрубленные головы. А прямо напротив - наполненный
жужжанием стеклянный улей, десятки сотов, двери которых находились в
беспрестанном движении. Телефонные пчелы влетали и вылетали, оставляя на
мембране губную помаду, запах сигарет и винного перегара. От тысяч
побывавших за день людей здесь оставался липкий мед человеческих забот,
деловых интересов, любовных эмоций, легкомысленных надежд и привычных
разочарований.
Взгляд Дейли тревожно заскользил по кабинам и с облегчением задержался
на сутулой спине Мэнкупа. Она его поразила. На людях Гамбургский оракул,
несмотря на свой возраст, держался подчеркнуто прямо. А сейчас неброский
серый пиджак из добротной ткани лежал на плечах морщинистыми складками.
Левое плечо прижимало к уху телефонную трубку, правое свисало. Вся его поза
выражала не то чтобы безнадежность, скорее отчаянную отрешенность
прыгнувшего за борт человека, безразлично следящего за уже такими далекими
огнями парохода.
Чуть поодаль стояла Ловиза, тоже спиной к Дейли. Теребя замок своей
сумки, она нервно курила и к чему-то прислушивалась. Может быть, к музыке
цыганского трио, залетавшей из приоткрытой двери погруженного в пурпурный
сумрак бара? Или повернутая к Мэнкупу, как будто безразличная спина только
маскировала ее напряженное внимание к телефонному разговору? Мэнкуп вышел из
кабины и, захлопнув дверцу, снова стал прежним. Его губы шевелились в еле
заметной насмешливой улыбке.
Дейли уже собирался подойти к нему, но не успел. Мэнкуп взял Ловизу под
руку и вышел из ресторана. Что это могло означать?
Желание подышать свежим воздухом, бегство от назойливого общества
друзей или необходимость в разговоре, который должен оставаться тайной?