"Анатол Адольфович Имерманис. Гамбургский оракул ("Мун и Дейли") " - читать интересную книгу автора

Свет на сцене погас, словно нехотя загорелись люстры в зале.
Безмолвствующие зрители с облегчением поняли, что это означает антракт.
Мэнкуп встал первым. На фоне все еще продолжавших сидеть посетителей он
казался необыкновенно высоким и моложавым.
- Ну как, коллега? - обратился он к знакомому журналисту.
- Не знай я, что вас зовут Мэнкуп, а не Арно Хэлл, я бы подумал, что
автором пьесы являетесь вы, - огрызнулся тот.
- Судите по авторскому почерку? - Мэнкуп миролюбиво улыбнулся.
- По желчи.
- Жестокость всегда бессмысленна, - вмешался в разговор другой
журналист. - Я отнюдь не оправдываю нацистского террора. Но напоминать о нем
в такой натуралистической форме не менее омерзительно и жестоко. Есть только
один путь освободиться от скверны - поскорее забыть ее.
- Вы правы, коллега. - Мэнкуп саркастически усмехнулся. - В том смысле,
что придерживаетесь общепринятого мнения.
- Отвратительная пьеса! - вспылил первый журналист. - Ваша ирония не
докажет мне обратного. Если мы не перестанем оглядываться на наше прошлое,
мы не сумеем ступить и шагу вперед. Автор не только садист, но и безнадежный
глупец.
- Вы говорите - надо забыть? - Мэнкуп продолжал спор в коридоре. Часть
зрителей толпилась у гардероба, остальные, сбившись в группы, шумно
дискутировали. - Это мудрость страуса. Автор, по-видимому, придерживается
другой точки зрения - наша обязанность вырыть все ужасы из могилы и
поставить в качестве "мементо мори" рядом со столом, за которым Западная
Германия заключает выгодные сделки с торговыми партнерами и со своей
совестью.
Не дожидаясь дальнейших возражений, Мэнкуп повернулся к своим
спутникам. Баллин, Магда и скульптор обсуждали пьесу, которая им в общем
нравилась. Одна лишь Ловиза молчала, не реагируя на шутки Дейли. Мун стоял
прямо под табличкой, изысканно вежливо призывавшей воздерживаться от
курения, и сердито пыхтел сигарой. После нескольких слабых попыток Мэнкуп
полностью предоставил роль переводчика Дейли. Тот, увлекшись пьесой, тоже
забыл о своих обязанностях. Так что, в сущности, представление для Муна
превратилось в пантомиму немых, лишь время от времени обретавших дар речи.
- Великое бегство! - Баллин пренебрежительно кивком указал на
устремившийся к дверям людской поток. На улице послышался шум заводимых
моторов. Непрерывно сигналя, автомобили разъезжались.
- Будучи автором, я бы счел это симптомом успеха. - Мэнкуп поежился. Из
открытых дверей несло сквозняком. Портьеры шевелил холодный воздух,
настоянный на угаре выхлопных газов и вялом аромате отцветших лип. - От чего
бежит добропорядочная сволочь? От правды! Они не возражали бы против
набальзамированной ароматными травами мумии. Но им преподносят тошнотворного
мертвеца, который к тому же вот-вот воскреснет.
- Все же я рад, что не ты автор, Магнус. - Баллин показал на группу
ожесточенно жестикулирующих людей, столпившихся вокруг Хэлгена. Упитанное,
тяжелое тело ведущего театрального критика содрогалось от возмущения. -
Толстый Хэлген и его соратники и не думают дезертировать. Вот увидишь, они
даже вызовут автора.
- Чтобы набить морду? - Мэнкуп кивнул. - Слава богу, только в
переносном смысле.