"Владимир Ильин. Младшие близнецы" - читать интересную книгу автора

тогда? Станет ли тебе от этого легче? Успокоится ли твоя душа, когда ты
узнаешь правду о себе?
Я заколебался. Может, вернуться, пока еще не поздно? Попросить
водителя остановить тяжелую грузную машину, спрыгнуть на шоссе и вернуться
в свою конуру? Залить мозг алкоголем и забыться?
В конце концов, что изменится от того, что ты расставишь все точки над
"i"?
Да, пожалуй, ничего. Только на свете станет больше на одного человека,
утратившего слабую, еле мерцавшую надежду...
Я встал и шагнул к кабинке водителя (пассажиры оторвались от
молчаливого созерцания заоконных пейзажей и недоуменно посмотрели на меня.
Маленький мальчик вынул изо рта яблоко и громко сказал: "Мама, а почему
дядя хочет выйти? Он хочет писать, да?").
Однако, пока я преодолевал несколько метров по проходу между
сиденьями, перед моими глазами вдруг стали появляться лица. Одно за другим.
Знакомые лица. Лица моих друзей. Хилл, Леонт, Чеславий, Геродот... Портреты
были неживыми, как на старинных фотографиях, и не хватало только траурной
ленточки на каждом из них, чтобы усилить ощущение безысходности и боли в
сердце.
Вот почему когда я все-таки добрался до парня, сидевшего за рулем, то
не стал просить его остановить турбус.
Вместо этого я спросил:
- Скажите, а Дом еще функционирует? Водитель удивленно покосился на
меня.
- Дом? - повторил он. - Какой дом? Тьфу ты, я и забыл, что это для нас
Дом был Домом, а для всех прочих...
- Детский дом имени Макаренко, - поспешно уточнил я.
- А-а, - протянул водитель. - Так бы сразу и сказали... Это на
пятьдесят первом километре, что ли? - Я кивнул. - Да, вроде бы этот
сиротский приют еще не закрыли...
"Сиротский приют". А ведь по-прежнему неприятно слышать такое
определение Дома, хоть ты давно уже не живешь в нем. Как и словечко
"инкубаторские", которым нас обзывали городские мальчишки.
В отместку я не стал благодарить водителя, а молча вернулся на место.
Нет, все-таки этот парень не прав. Сиротский приют - это нечто
казенное, серое. Тощие, вечно озлобленные на весь мир воспитанники в
казенной, плохо подогнанной одежде. Редкие праздники и скудное,
полуармейское меню. Воровство персонала, жестокость наказаний. Видимость
обучения школьным наукам. Учителя, стремящиеся поскорее отделаться от
малолетних извергов...
У нас было не так. Это был действительно Дом - во всех отношениях.
Здесь нас любили и лелеяли. Воспитатели и учителя тщательно отбирались в
ходе специального конкурса. Отказа не было ни в чем - ни в одежде, ни в
оборудовании, ни в книгах. Кормили, как в ресторане, - с предварительным
заказом любимых блюд. И не бьшо этой общей казарменной спальни - у каждого
своя отдельная комната.
Про баню я уже упоминал. А еще в Доме имелось подсобное хозяйство, с
огородом, огромным садом и собственной свинофермой. И работали там не мы, а
специально нанятые люди. В крайних случаях, когда требовалась наша помощь,
нас посылали на хозрабо-ты - но не в наказание, а "для разнообразия". Когда