"Явдат Ильясов. Заклинатель змей " - читать интересную книгу автора

таким же темноликим и свирепым. Мать робко, вполголоса, причитала. Ибрахим и
Омар стояли бледные и безмолвные. В голове шумит, и ноги трясутся, и внутри
- горячая дрожь. Но когда один из грабителей сбросил с повозки большой
зеленый узел, Омар не выдержал, кинулся к нему:
- Не трогай!
- Тяжелый, - удивился туркмен. - Что в нем? Может, золото, а?
- Золото? - подошел к ним предводитель шайки. - Ну-ка... - Развернул
узел, встряхнул - и на дорогу с деревянным стуком посыпались темные кирпичи.
- Это что? - огорчился разбойник, увидев в странных кирпичах мало
сходства с золотыми слитками.
- Книги.
- Книги? А! - вспомнил туркмен. - Много их мы в Мерве сожгли. - Он
нагнулся, подобрал одну, в сандаловой обложке, раскрыл. - Хорошо пахнет! Но
что это за чертовщина? Бруски какие-то, черточки, углы, круги. О чем книга?
- с любопытством - к Омару. - Может, колдовская, чтоб джиннов на службу
вызывать?
- Геометрия Эвклида.
- Кто такой Уклид, - он мусульманин?
- Нет, - ответил Омар, стараясь не смотреть на труп Ахмеда. - Он жил
давно, задолго до пророка. Он был румийцем.
- И ты читаешь эту дрянь?
- Читаю. Но это не дрянь. Одна из самых умных книг на свете.
- Как смеешь ты, собачий сын, хвалить сочинение проклятого язычника? В
костер твою безбожную книгу! Надо читать коран.
- Я и коран читаю, - нашелся Омар. - Я, да будет тебе известно, знаю
его наизусть!
- Весь коран? - изумился туркмен. - Врешь!
- Я никогда не вру.
- Тогда прочитай какой-нибудь стих.
Омар закрыл глаза, припоминая, - и нараспев произнес звучный арабский
стих. Но голос его срывался на каждом слове, и стих прозвучал неверно. За
такое дурное чтение наставник в школе избил бы тростью. Однако грабитель не
разбирался в тонкостях арабской словесности. Он вообще не знал арабского
языка.
- И что это значит по-нашему?
- "Не засматривайся очами твоими на те блага, какими аллах наделяет
иные семейства". Сура двадцатая, стих сто тридцать первый.
- Э-э... - У туркмена лоб вспотел. Ощутив в ногах внезапную слабость,
он присел на корточки, пораженный не столько смыслом стиха, оглашенного
бледным мальчиком, сколько самим мальчиком, его смелостью, памятью и
сообразительностью.
Свет учености, исходящий от юного перса, слабым отблеском отразился в
темных глазах степняка. И, видимо, крохотный лучик невыносимого этого света
проник ему в мозг и произвел там смятение. Что-то произошло в его душе,
что-то в ней чуть приоткрылось. Он умел драться. Он знал, как лучше отбить
удар меча. Он не знал, как отбить словесный удар.
Его охватила непонятная тревога.
- Что со мною? Захворал, что ли, не дай господь. - Помолчав, он сказал
потерянно: - И всю эту кучу книг ты одолел?
- Нет. Те дома остались. Эти только начинаю читать.