"Явдат Ильясов. Заклинатель змей " - читать интересную книгу автора

ли, а? Вот я сейчас хвачу ею тебя по глупой башке! - Он попытался отобрать
дубину, но Ахмед, сперва оробевший, вспыхнул, отскочил и ткнул, точно
копьем, туркмена острым концом дубины в грудь.
Взвыл туркмен! Через несколько мгновений Ахмед, лучший работник
Ибрахима, очутился на коленях, со скрученными за спиной руками.
- Ты... оказал сопротивление, - хрипло сказал молодой туркмен, потирая
грудь. - Сто динаров и три фельса! Это даром тебе не пройдет.
- Хозяин! - в ужасе крикнул Ахмед окаменевшему Ибрахиму.
- Не ори, - морщась, проворчал грабитель. - Я тут хозяин. - Он вынул
длинный узкий нож и, зайдя сзади, зацепил Ахмеда пальцами за ноздри, круто
задрал ему голову. Ахмед, задыхаясь, хотел сглотнуть слюну, кадык его
беспомощно дернулся.
И потрясенный Омар увидел, как туркмен, примериваясь, щекочет этот
судорожно бьющийся кадык острием ножа.
- Не смотри, - дрожа, шепнула мать.
Мальчик спрятался за ее спиною, закрыл глаза ладонями. Но слух и нюх у
него оставались открытыми. И он услышал короткий харкающий всхрип, густой
шорох травы, какой бывает, когда на нее капает частый дождь, и незнакомый,
одуряюще сладкий и теплый запах...
- Видали? - Туркмен лизнул, по обычаю, окровавленную сталь. - А ну,
сложите ваши дурацкие дубины в огонь! - Он показал на скудный костерчик,
где, уныло дымя, трещали сырые ветви. Усмехнулся с мрачным поползновением на
остроумие: - Спасибо, дрова принесли. А то путный костер не из чего было
разжечь.
Костер повеселел, повеселели и угрюмые туркмены. Предводитель шайки -
все еще не очнувшемуся Ибрахиму:
- Придется и повозку разломать. Чтоб костер получился совсем хороший.
Слезайте. Что у вас в мешках, - похлебку есть из чего сварить?
Говорил он гортанно и резко, по-тюркски, но в Хорасане с первых же лет
тюркских завоеваний научились понимать язык степей.
- Не стыдно? - тихо сказал Ибрахим, помогая жене и сыну спуститься на
дорогу.
- Чего? - грубо спросил грабитель. В прищуренных черных глазах -
недоумение. Похоже, ему не часто приходилось слышать слова "стыд" и
"совесть".
- Не стыдно грабить мусульман? - зарыдал Ибрахим.
- А-а... - Туркмен зевнул, сдвинул шапку на смуглый лоб, почесал шею. -
Мусульмане... - И сразу, без перехода, впал в неописуемую ярость: - Сто
динаров и три фельса! А мы кто?! - Горячо и сбивчиво, с неожиданным
многословием, как бы торопясь оправдаться перед кем-то, может быть - перед
самим собою, он обрушил на примолкшего Ибрахима мутный поток досадливых
речей: - Когда мы... когда наше несчастное племя... обитало на Сырдарье, -
слыхал о такой реке? - правитель Дженда... за что он взъелся на нас? Бог
весть. Разорил кочевье. Скот угнал. Убил... восемь тысяч моих сородичей.
Разве они были неверными? Все - мусульмане, мир их праху. Жалеть нас надо, а
не проклинать! Пришлось бежать в Хорасан. И что? Сто динаров и три фельса!
Здесь явился по нашу туркменскую кровь... ваш дурной султан Масуд
Газнийский. Хорошо, наш лихой Тогрулбек в пух и прах разнес его у Серахса. И
теперь наш черед всех громить и грабить. Знаешь, раненый тигр втройне
опаснее? То-то. Эй, мешки да горшки - на землю! - приказал он подручным,