"Явдат Ильясов. Заклинатель змей " - читать интересную книгу автора

Когда его, как и всех детей, спрашивали, кем он хочет быть, он, к ужасу
родных, отвечал: "Бродягой". У него был красивый почерк. Он терпеть не мог
недомолвок и околичностей и во всем любил точность: в мыслях, словах и
делах. Закадычных друзей у него не водилось. Почему-то Омара никто не любил.
Даже родная мать.
Ибрахим, находя его поздней ночью уснувшим за книгой, говорил со
вздохом: "Он, наверное, за книгой и умрет когда-нибудь".
Что и сбылось в свое время.
Еще до того, как его, семи лет, отвели в приходскую школу, Омар умел
хорошо читать и писать, и потому учиться вместе с другими детьми ему было
скучно. Он часто отлынивал от уроков, уходил бродить один в окрестных садах.
Тем не менее, в десять лет уже знал грамматику, теорию словесности,
стилистику и приступил к индийскому счету, к алгебре и геометрии.

- Я говорил тебе: он этим кончит, - хмуро шепнул жене краснобородый
купчик.
- И кто сей злодей? - строго уставился на них имам, заподозрив
спутников в каких-то давних и недобрых связях с нечестивцем.
- Тот... как его, - смутился купчик, - знаменитый... неудачник...
пьяный звездочет... - Он боязливо оглянулся и тихо произнес короткое имя.
- О?! - воскликнул потрясенный священнослужитель. - Кто бы мог
подумать...
- Он самый. - Обернувшись к жене, краснобородый вовсе помрачнел. И
жестко изрек: - Пропащий человек! Истинный мусульманин, - возвестил он
самодовольно, - должен заниматься полезным, богоугодным делом: торговлей,
приумножением своего достояния. А этот шалопай всю жизнь растратил... на
что? На вино и стихи. Разве стихи к лицу мужчине? Женское занятие. - Он
взглянул на жену. - И стихи-то какие? Добро бы о розах да соловьях. Нет, у
него они - вредные. Они будоражат человека, заставляют думать, сомневаться.
- И он заключил уверенно: - Конченый человек!
А пьяный звездочет?
Уже у ворот с его лица как ветром сдуло напускную веселость, ее сменила
горькая озабоченность. Радоваться нечему! И так всегда: на людях он беспечно
смеется, наедине с собой задумчив, угрюм. Если только не рассмешит
какая-нибудь забавная мысль, шальное воспоминание.
Зачем он пил при них? Путник жалел чалму, деньги были. И нынче ему не
хотелось пить. Стар он уже, с ногами все хуже и хуже. Но чем-то надо было
досадить наглецам?

Чем омываться нам, как не вином, друзья?
Мила нам лишь в кабак ведущая стезя.
Так будем пить! Ведь плащ порядочности нашей
Изодран, залатать его уже нельзя.

Ни кражей, ни ложью, ни подлостью их не проймешь: и то, и другое, и
третье для них - дело обычное, привычное. Лишь нарушив один из важнейших
запретов святого писания, сумеешь возмутить их тупую безмятежность. Ишь,
мозгоблуды: бедняку на богомолье сходить - и то грех...
Всю жизнь сочиняя стихи, он привык, в поисках слов, строк и рифм,
бормотать их себе под нос; и, поскольку, к тому же, он и думал не так, как