"Явдат Ильясов. Заклинатель змей " - читать интересную книгу автора

Фараби Абу-Насра, главу ученых Востока, глумясь над ним, довели до
нищеты и бродяжничества.
Над Фердоуси, объявленным еретиком и бунтарем, тоже смеялись: он
двадцать пять долгих лет корпел, полуслепой, над своей несравненной
"Шахнамэ".
А ведь в любой путной стране обычно смеются над дураками. И нет,
наверное, на земле народа, у коего глупость в чести, который славит ее в
песнях и сказках. Или есть? Нет, не может быть. Простой народ уважает
ученость.
Ее терпеть не может недоучка, завистник-обыватель. Он где-то о чем-то
слыхал краем уха, ничего не запомнил как следует, но вообразил, что он
что-то знает. Что он уже способен судить обо всем на свете. И если с ним не
согласны - он готов истребить несогласных.
Но где они все, поносившие Фараби, ибн Сину, Фердоуси, - в каких
книгах, на сколько лет сохранились их имена? Даже при жизни их никто не
знал, кроме ближайших соседей, - кто вспомнит о них после смерти?
Нет, неправ шейх: никто не забыл в Хорасане Абу-Али ибн Сину. Его
никогда не забудут! А султан Махмуд... что ж, о нем говорят, пока свежи еще
раны, нанесенные им стране. Раны затянутся, зарастут - имя дикого султана
канет в вечность. Придет время - ни один ученик о нем знать не будет. Зря
шумел.
Сказал Шариф Муджаллади Гурганский:

Кто помнит теперь сасанидов дела, саманидов дела?
Их славные роды давно уж исчезли, сгорели дотла.
Живут только оды нетленные Рудаки,
И песни Барбада живут, - лишь они велики.

Так что, самодовольный, ломясь сквозь толпу, будь все же осторожен: ты
можешь толкнуть Авиценну, больно задеть Фердуоси, отдавить стопу Абу-Рейхану
Беруни.
- Сын мой, и ты не оставайся здесь. Пропадешь. Ступай в Мавераннахр. Я
приготовил письмо Абу-Тахиру Алаку. - Шейх с оглядкой вынул из-за пазухи
свиток, быстро сунул его Омару. - Никому из местных не показывай. Абу-Тахир
- главный судья Самарканда и мой давний друг. Он тебе поможет. Должен
помочь. Береги, дорогой, свою голову. Пусть она не нужна власть имущим. Зато
нужна науке. Нужна народу. Нужна грядущему.
И вспомнились тут Омару слова старика-скомороха, - только теперь дошел
до него весь их глубокий смысл: "Ради чего человек может покинуть друга?
Ради семьи. А семью? Ради селения. А селение? Ради страны. А страну? Ради
самого себя". В конечном счете, превыше всего - человек. Нет человека - нет
друзей, нет семей, нет селений - и нет страны.

И все-таки страшно подумать, что он навсегда оставит свой Нишапур - и
умрет на чужбине, как Фараби, ибн Сина, Беруни. Но ведь отнюдь не презрение
к родной земле заставило их уехать и умирали они вдали от нее не с
проклятиями на устах, а с тоскою в сердцах. Разве от доброй жизни улетают
осенью птицы с насиженных мест? Их гонит стужа. Не улетят - вмерзнут в лед и
погибнут.
...Странная жизнь началась в медресе! Поскольку оно, - слава аллаху, -