"Явдат Ильясов. Заклинатель змей " - читать интересную книгу автора

жгут, я хлопнул раз-другой свою старшую дочку по заду. Понимаешь?! -
вскричал он с пронзительной болью в глазах. - Вторую дочку вот этой рукой, -
он дико взглянул на черную руку, - встряхнул за волосы... над землей.
Волосики нежные, тонкие. А я ее за них - над землей. Чтоб ей отсохнуть! -
Старик Мохамед наотмашь ударил о камень обратной стороной ладони, разбив ее
в кровь, и злорадно скривился, довольный болью, как заслуженным наказанием.
- Ну, третью не бил. Уж тогда что-то внутри у меня надорвалось. Всего
один-то раз и рявкнул на нее, она вся побелела, бедняжка. Будь я проклят! В
аду мне гореть. Никогда не бей, хозяин, ребенка, - до последнего часу будешь
о том горевать. Где они? Что с ними? Они-то, наверно, если живы, давно уже
забыли о тех делах моих паскудных. А я не могу забыть. Ну и страдаю. Да, -
Мохамед растер на корявой щеке слезу. - Аллаху, конечно, сверху виднее, что
я должен делать, чего не должен. Но я... вот чего не пойму. Султан Махмуд -
уж так он был правоверен, истов да неистов, что хоть самому пророку на
зависть! Каждое дело его, большое или малое, совершалось только во имя
аллаха. Ответь, мудрый юноша, - кивнул старичок Омару, - во имя бога - это
во благо тому, кто верит в бога? Или во зло?
- Во благо.
- Тогда скажите, ученые люди: разве годится во имя правой веры отнимать
у правоверных их детей, ломать их жилье?
Ибрахим, помолчав, сказал, - не совсем, правда, твердо:
- Все совершается по воле божьей.
- Конечно, конечно! Кто спорит? Это всякому известно. Однако...
все-таки, я думаю, - если, конечно, нам, убогим, не возбраняется думать, -
нельзя во имя красоты, к примеру, уродовать чей-то красивый лик. Или - во
имя света сокрушать светильник. Несообразность, - старик пожевал белый ус,
резко выплюнул его. - Это все равно, что лгать во имя правды. Потому я
бунтую. И пью. И буду бунтовать. И пить. Пусть хоть голову снимут. Но ты,
хозяин, не бойся: твой дом я не пропью. Хворост в горах собирать и таскать,
за деревьями в саду ухаживать, дом в порядке держать, зимою стеречь, рыбу в
ручьях ловить, куропаток в кустах - лучше меня человека для этих дел не
найдешь. Плата? Хлеб и ночлег. Вино я делаю сам, из хурмы и гранатов. Ну,
что, остаюсь?
- Оставайся, - кивнул Ибрахим благодушно. - Куда ты пойдешь? Сын у меня
любознательный. Рассказывай ему о прошлом. Приучай к мотыге, к труду на
земле. Только пить, смотри, не научи.
- Что ты, господь с тобою! Он парень, я вижу, толковый, не по возрасту
серьезный, пьяницей он не будет.
- Дай бог, дай бог, - с надеждой сказал Ибрахим. - У нас в Нишапуре пир
каждый день. Ученики медресе - и те пьют тайком от наставников.
- А наставники - тайком от учеников, - усмехнулся Омар.
День был трудный, ночью Омар долго не мог уснуть. Вышел во двор -
услыхал чье-то глухое завывание. Собака? Нет. По Нишапуру он знал, собаки
воют иначе. Жутко стало ему! Казалось, на дне котловины, в пруду, всплыл
джинн, прикованный цепью к подводной скале, - всплыл и завыл, просясь на
свободу. Но цепь крепка. На ней - заклятие...
- Ты отчего угрюм? - встретил его наутро в саду Мохамед. Глаза-то у
старика... в слезах, красные, как от дыма, под ними мешки. Вином густо
пахнет от горного деда. Но голос ласковый: - Плохо спалось? С непривычки.
Человек из долины всегда поначалу плохо спит в горах.