"Александр Иличевский. Нефть" - читать интересную книгу автора

желток луны: зрелище, от которого можно оторваться, только если удастся в
него проникнуть всем существом.
Я все же сумел посмотреть на часы и убедиться, что чудовищно опаздываю:
вот-вот ожидание отца превратится, минуя наскоро раздраженность, в
равнодушие, и он спокойно отправится к Фонаревым без меня.
Напоследок я взглянул вверх: вдруг паутинные линии лунной карты
проступили ясней, прожилки медузообразной субстанции, расплывшейся по
лунному диску, утолщились и, сопротивляясь вязкому клубящемуся теченью,
внезапно стали набухать, смещаться, уменьшая прозрачность, приобретая
телесность зрения; и вот уже в них проступил немой и дикий крик зародыша:
восхитительный страх, медленно стекая по шее, груди, куда-то вниз к местечку
паха, сладко сжал все внутренности...
Потом, происшедшее внезапно, как утреннее беспамятство сна, что-то
передернулось в свете, словно в "волшебном фонаре" были мгновенно
переставлены слайды.
Я почувствовал, что на крыше еще кто-то есть. Плоскость ее - примерно,
квадрат шагов в семь по диагонали - до сих пор служила основанием только для
столба теплейшей звездной темноты - стержня моей бакинской ночи, - только
основанием моего удивления чудесной случайности рисунка и странному лунному
видению, но внезапно весомость этого видения воплотилась в чье-то
дополнительное присутствие, которое я стал теперь способен внутренне ясно
ощущать и даже слышать, поскольку присутствие это зашевелилось. (Шелест
платья, который распускает паутинкой в слухе тело бабочки, выпрастывающейся
из кокона сладкого лунного сна.)"
"Свобода. ...Я очнулась, прянув от страха, что он напугался. Лицо
побледнело до свечения: он слепо подступал ко мне все ближе, расставив, как
для поимки невидимки, руки, развернув ладони. Он был на взводе. Я подала
голос...
С этим я и живу теперь.
Он подобрал меня: уже третью ночь я спала на крыше кухни, укрывшись от
комаров стянутой у хозяина простыней. В кухне я до прошлой субботы
работала - мыла посуду, заваривала чай. Хозяин выкинул меня от жадности: я
стала строптива, нечаянно вкусив молодого тела, и перестала приносить самую
верную прибыль - ветхие рублевки стариков, - базарных паханов, леваков
районных совхозов. Теперь заваривает чай и полощет посуду его придурковатый
сынок: вздутая водянкой головка качается, как кувшин на голове, салатовая
капля течет, удлиняясь гирькой, покуда засаленное полотенце елозит по
тарелке, - не успев шмыгнуть носом, он растирает соплю по фаянсу.
Ресторанщик - сволочь: купил меня у матери на Халстрое, куда обратно
теперь я вернусь только мертвой. Три года назад мы приехали в Баку из
Карабаха и поселились на окраине Черного города. Папу взяли на стройку: нам
должны были этой весной дать комнату в общежитии, но прошлым летом его убило
машиной. Когда нам сказали, мать закричала, а я схватила братика в охапку и,
обнимая его, укусила себя за запястье. От укуса у меня остались восемь
шрамов, как след от часиков на тугом браслете. До стройки далеко, в Халстрое
никто не знал, как найти наш сарай: там свалка и люди от бедности и страха -
пуганные звери. Поэтому папу схоронили без нас, под забором кладбища.
Спешили, чтобы дело в милиции не завелось. Мать потом ходила проклясть эту
машину, но ее перевезли на другой участок: мать прокляла только место.
Я уже год в Старом городе. Мать на вырученные от моей продажи деньги