"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

согреться.
Останавливается "зилок". Шоферюга высовывает морду, длинно харкает в
сугроб и мутно пялится. Горбун руку не опускает, стоит, неподвижно глядя в
поле. Морда что-то бормочет, зыркает на меня - и укатывает.
Я подхожу к горбуну, трогаю его за плечо: чего, мол, стоишь-то.
Тот ноль внимания, торчит, как столбик, в столбняке, и точка.
И чую я: что-то здесь не то. Заглядываю ему в лицо. а там не видно.
Глаза стеклянные, навыкат. Тормошу. Он тверд, как окоченевшая рыбешка, все
так же держит руку. Я тормошу сильней. Теряет равновесие, как статуэтка. Я
успеваю тельце подхватить и... И стою теперь с ним на руках: твердый, как
полено, рот приоткрыт, кадык бешено колотится, как будто хочет проглотить -
и не способен.
Сначала я опешил, потом запаниковал: закружил на месте, соображая, куда
бы положить. Освободился от рюкзака, стянул, выпрастываясь из рукавов,
куртку, бросил на снег, кое-как ногою расправил: устроил. Из-за горба набок
завалился, ворочаю обратно - валится. Сгибаю ему руку - не гнется. Стал
делать искусственное дыхание, давлю на грудь: она - как кость, и чувствую,
что горб как бы приминается под нажимом...
Вдруг, как из-под земли, останавливается машина - "скорая". Я - к ней,
оттуда - санитары. Один меня заламывает, другой к горбуну. Я не пойму, в чем
дело, пытаюсь вырваться, чтоб тоже к горбуну, но не могу: держит меня, кабан
этакий, за руки, и вижу: тот, другой, над калекой склонился, что-то всыпал
ему в рот из горсти, потрепал по щекам, подбородку, в лицо вгляделся, ухо к
груди приложил и на землю поставил.
Пока он возился с ним, я еще раз попробовал вырваться, обернуться к
моему держателю. Не получилось. Я спрашиваю: чего держишь-то? Молчит. Я к
его товарищу: в чем дело?! Тот и глазом не повел - занят. Пока горбун зенки
на свет заново продирал, санитар подымается с колен - и ко мне. Несет
рюкзак, бросает под ноги. Быстро облапил, обыскал. Раскрыл рюкзак - глянул:
ничего интересного. Залез по пояс в "газель" и что-то там достает, возится.
Выходит водила. Смотрю, а это та самая рожа из "зилка", только почему-то в
белом весь, как ангел. На голове - шапочка. Достает из кармана халата
блокнотик и молча что-то строчит. Я спрашиваю: чего пишешь, сволочь. Молчит,
строчит и поглядывает - подправляет, с моей физиономией сверяясь, будто
срисовывает или вроде как составляет описание для фоторобота, по пунктам.
Тут горбун, очнувшись, подходит, шатается и машет слабо рукой. Меня
отпускает верзила. Ага, думаю, вот кто у вас главный...
Надеваю рюкзак, стараясь виду не подать, что сейчас буду драпать, и
скашиваю глаза. Который искал, тем временем нашел и обернулся с какой-то
штукой резиновой в руках, вроде кислородной подушки. Развел руки, подобрал
трубочки-присоски и подходит ко мне, как с сетью, - приноравливается на
расстоянии аппарат надеть - и за спину мне, падла, заглядывает. Я
отстраняюсь, но натыкаюсь рюкзаком на верзилу сзади. Он сдергивает мне лямки
с плеч, срывает до поясницы, перекручивает - и я повязан. Рюкзак тяжелый, с
книжками, не очень-то и потрепыхаешься. Дергаюсь, чтоб обратно, пытаюсь
скинуть - верзила, стянув, держит сзади, а другой в морду мне тычет маску.
(Мелькает бред: сейчас наденут маску, и тогда можно будет бежать - в этой
карнавальной толпе меня не узнают.) Мычу, лягаюсь, вдыхаю - и с копыт.
Сквозь белые стекла "скорой" слабеющий матовый свет болью сочится мне в
темя. Запястья затекли и ноют, притянутые к носилкам. Мерцает свет -