"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

попавших в легкие, пустят вас на дно раньше, чем на воду спустят шлюпку. Я
отлично это понимал и держал себя в руках. Тогда у меня уже исчезло чувство,
что мною творимое подвластно единственно мне. Но до последнего я старался
взять на себя все, быть единственным ответчиком в этой истории.
Долго в таком напряжении оставаться было невозможно, инстинкт
самосохранения тянул меня за рукав прочь из этой истории. О, если бы я тогда
не дал слабину и не пустил все на самотек!
На шестой день на рассвете, за час до начала, я вышел из гостиницы вниз
к набережной в поисках уже открывшейся кофейни. Пройдя три квартала, я вдруг
решил сбежать. Да, сбежать. Дойти до станции, сесть в автобус до Хайфы, и
концы в воду. Документы, деньги при мне, на вещи в такую теплынь наплевать,
а с ней там сами в конце концов разберутся. Даром что еще не все сделано.
Ведь только я это знаю, постороннему глазу все недочеты - частичная амнезия,
недомолвки жестов, провалы взгляда: когда зрачки на заметное время застывают
на чем-то невидимом, - все это покажется простыми странностями: мало ли
людей на свете, которые не этим светом зрячи? А сама она... С ней все будет
в порядке, ничего она не заметит.
Я оглянулся. Тут и там на узкой улочке, взявшей в прицел едва
показавшее темя солнце, уже сонно высовывалось оживление: зеленщик выкатывал
тачку с роскошной, как клумба, зеленью - блиставшими брызгами охапками
салата, петрушки, сельдерея, крепкого, как бочонки, редиса. Толстый мальчик
у фруктовой лавки, обморочно зевая, собирал на корточках обратно в корзину
распрыгавшиеся апельсины. Сосед зеленщика, лысый старик с вязаной кипой,
неизвестно как держащейся на запрокинутой макушке, в грязной майке и почти
сползших с зада штанах, возился с заевшими жалюзи мастерской. В доме
напротив очнулся водопровод, и в окне второго этажа густо мелькнул ливень
медного, мягкого блеска: туго стянула к затылку волосы, обмакнула лицо - нет
ли облачка? - в еще жидкое небо. Где-то наверху прочихался и затарахтел
невидимый мотоцикл и, вместо того чтобы лихо и кратко промчаться вихрем,
блажным ревом кромсая утреннюю плавность - мучительно, как будто упираясь,
скатился под гору: долговязый резервист, азартно оседлав колесного ослика, с
автоматом на шее, зажав футбольный мяч между торчащими выше руля коленями,
поспешал не спеша на утреннюю поверку, возвращаясь из увольнения...
Я свернул направо и, забирая лесенкой переулков в гору, вышел на улицу
Герцля. Стоя на обочине, помахал водителю автобуса.
В диораме лобового стекла плавно потекла равнина - сады, поля; вдруг
равнина разломилась взгорьями, вздыбились раскрошенные скалы, там и тут
забелели монастыри, блеснули купола, и скоро Иерусалим раскинулся и
разбежался улочками по холмам.
Неподалеку от автобусной станции отыскалась контора, торговавшая
морскими круизами. Громоздкая маклерша с печально выпуклым взглядом выписала
ленивыми каракулями билет на паром, отплывающий завтра из Хайфы в Ларнаку, и
крупно воззрилась на меня, поджидая, когда я достану деньги.
Я подобрал с конторки билет:
- А если я раздумаю плыть, я смогу его сдать обратно?
- Сожжешь. Только я верну тебе всего тридцать процентов.
Зажужжал крошечный вентилятор, и тетка заерзала, пытаясь уловить слабую
струйку воздуха.
Окончательно потеряв ко мне интерес, включила под стулом шумный чайник
и принялась вычитывать что-то на обертке "Таблерона".