"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

выяснить, в какой именно склянке находится нужное вещество.
Я засыпал. Сон был защитной реакцией. Требовалось срочно перевести в
неправдоподобную мякину сна - и так обезопасив себя и весь мир, - этот
узнанный голос и то страшное, нелепое, что он произносил. Чтобы уйти еще
глубже, я инстинктивно вдавил в глазницы кулаки. Сжал сильней колени.
Сдвинул локти. Что он такое говорит? Еще сильней. Чтобы не слышать. Были бы
вторые веки - и их закрыл бы. Потому что страшно. Еще зажмуриться. Что между
ними общего? Не встать и не уйти. Зажать ладонями уши - заметят. Зачем,
зачем она это говорит. Я не хочу. Еще сильней. До колбочек. И палочек.
Фасеточное зренье темноты. И в нем ячеистые своды. Неряшливые соты черных
ос. Какой-то гул. Вагон - моторный, без пантографа. Должно быть, станция.
Закрылись двери. И поезд тронулся, набирает ход. Я с ужасом предвосхищаю
продолженье. Теперь она сказала, что на счету ее пятнадцать жизней, но яд
закончился, и что теперь она "вся в поисках замены". Не может ли он
чем-нибудь помочь? Я чуть не вскрикнул. В самом деле, ну каково все это мне,
который - к счастью, что не узнан, - в вагоне темном поздней, предпоследней
электрички встречает свою бывшую возлюбленную с каким-то гадом, но, вместо
того чтобы отпрянуть и исчезнуть, слышит все...
И я решил, что брежу, брежу, и что вот эти голоса, они звучат внутри.
Но все-таки, кто он такой - ее зловещий спутник, который так любезно
предлагает свое участие в ее делах? С кем она сошлась? Вскочить и выбежать.
Тогда раскроется все дело. Очередное поражение - клише и нонсенс. Но как мне
только высидеть все это. Зажмуриваться глубже и сильнее. Но дальше - некуда.
Медовые разводы. Плывут, переливаясь. Какой будоражащий голос. Но почему так
откровенна? Яд. Вещество. Горячка. Поражение. Глаза готовы лопнуть. Тупая
боль незрения. Невыносимо. Как мозг податлив. Как виноградины, глаза вдруг
брызнули и растеклись. Успокоение, глубокий сон. В нем вязкая, весомая,
словно исшедшая своей летучей светосилой жидкость, колышась плавно и легко,
медлительно проталкивала меня к пробуждению.
Проснувшись, увидел, что в вагоне горят вполнакала несколько лампочек и
что в моем отделении сидит пожилая женщина: кормит с ладони котлетой
путешествующего электричкой пса.
Пес, как все бездомные собаки, брал пищу осторожно и тут же пятился в
проход. Сглотнув, качнувшись, клал морду на колени снова.
Вскоре выяснилось, что я проспал свою станцию и придется теперь два
перегона идти по шпалам вспять, поскольку уже половина первого, а последняя
электричка на Москву здесь не останавливается, и если проехать еще дальше,
то неизвестно, успею ли на следующей перебежать на ту сторону, потому что
впритык и вот-вот встречная повстречается с нами, и тогда мой путь - уже
наверняка - удлинится еще на несколько километров.
Поезд нахрапом затормозил и, дернувшись, остановился.
Я сошел на платформу, огляделся: на этой станции я вышел один. Двери
электрички решительно закрылись, тут же открылись и вновь, как отрезав,
хлопнули.
Грохоча и воя, разболтанно промчалась последняя московская электричка.
Я двинулся в еще теплую, огромную ясностью ночь. В пристанционных
огородах узкими ручейками между грядок медленно жил и струился низкий туман.
Я спустился с платформы в плотную тень деревьев, чтобы нащупать тропинку,
ведущую вдоль железнодорожной насыпи, и мне стало страшно. Привидевшееся не
то во сне, не то в облаке нервной сверхчувствительности оказалось настолько