"Камил Икрамов. Скворечник, в котором не жили скворцы (Повесть для старшекласников)(про войну)" - читать интересную книгу автораЧто это - никому не говорил, а теперь скажу! Кстати, я вспомнил, что
книжка про шпионов "Они просчитаются вновь" сгорела вместе с дачей. - Петын, - спросил я, - неужели того шпиона, у которого ты бумажник тяпнул, так до сих пор и не поймали? - Поймаешь их... - усмехнулся Петын. - Они же под хороших людей маскируются. - Но многих ведь поймали, - осторожно возразил Шурка. - Многих, но не всех, - объяснил Петын. - Шпионов в нашей стране еще много. Если б не они, совсем другая была бы жизнь. Гитлер чем силен? Тем, что он у себя всех шпионов... - И Петын так точно изобразил повешенного, что мне на минуту их всех стало жалко. Только на минуту или еще меньше. А потом я подумал: кто же эти люди, которые шпионили против Гитлера? Выходит, они за нас. Я не успел додумать до конца, потому что Петын продолжил объяснение: - Вот возьмем ту же Барыню, мать Ишина. Она по существу, по нутру своему чуждый элемент. Дворянка, гимназию кончила. - Она не кончила, - перебил я Петына, - ее выгнали. Она двоечница была. Мне тетка говорила. - А ты, Фриц, помалкивай, - сказал Петын. - Ты, Фриц, молчи в тряпочку. Почему твоя тетка дала тебе нерусское имя? Что, русских ей не хватило? - В честь Энгельса, - робко сказал я. - У нас в роду никого немцев не было. Вот у Андрея Глебовича бабушка была немка. Я не знаю, зачем я так сказал. Ну зачем? Мне стало стыдно, но почему Глебович, Доротея Макаровна и Галя просили меня никому об этом не говорить. А я вроде бы предал. Хотя я точно помню, что меня никто не просил. Я точно помню. Просто я пришел к ним еще до войны, и Галя показала мне альбом. Там было много всяких фотографий на толстом картоне. На одной фотографии я увидел женщину, чем-то похожую на Галю. Эта женщина играла на арфе или делала вид, что играет. "Это моя прабабушка, - сказала Галя. - Она была известной красавицей в Саратове". Я прекрасно понимал, что у всех людей есть прабабушки. И все-таки такая молодая и красивая прабабушка меня удивила. "Она немка, урожденная Штеккер. И вышла за моего прадедушку Кириакиса. Он был тиран". "Тиран? - удивился я как дурак. - Разве в Саратове были тираны?" "Он не по профессии был тиран, а по характеру. Он не разрешил своей жене пойти на сцену. А это у нас в крови. По профессии же мой прадедушка был кондитер, известный в Саратове кондитер". Вот такой был разговор. Я точно помню. Это еще до войны. Петын и Шурка смотрели на меня. - Что же ты раньше молчал? - прищурился на меня Шурка. Сам не знаю, для чего я добавил: - Она хотела стать артисткой, но ей муж не разрешил. - Да... - Петын опустил голову. - Я всегда чуял в них что-то не наше, а что - не понимал. Теперь ясно. Мне и теперь было неясно, и потому я стал с интересом слушать Петына, |
|
|