"Эдмунд Гуссерль. Кризис европейского человечества и философия " - читать интересную книгу автора

научном понимании "реально сущего", и также в "обще"-значимости для
"каждого" как субъекта обосновывающей деятельности; это уже не просто
"каждый" в конечном понимании донаучной жизни.
Если учесть эту своеобразную идеальность науки с предполагаемыми в ней
многообразными идеальными бесконечностями, то при историческом обзоре
бросается в глаза контраст, который мы выразим следующим образом: в
историческом горизонте до философии не существовало культурной формы,
которая была бы культурной идеей в вышеуказанном смысле, знала бы
бесконечные задачи, идеальные вселенные, которые в целом и в своих
составляющих, а также и в методах деятельности заключали бы в себе смысл
бесконечности.
Вненаучная, еще не затронутая наукой культура является задачей и
продуктом человека в конечном. Бесконечный горизонт, в котором он живет, не
замкнут, его труды и цели, достижения и деятельность, его личные, групповые,
национальные, мифологические мотивации - все осуществляется в конечном,
обозримом окружающем мире. Здесь нет бесконечных задач, идеальных
достижений, бесконечность которых сама становится полем приложения сил,
причем так, что сознанию трудящегося оно как раз и представляется способом
бытия такого бесконечного поля задач.
Однако с появлением греческой философии и ее первым формоопределением в
последовательной идеализации нового смысла бесконечности происходит в этом
смысле далеко идущее преобразование, которое в конце концов вовлекает в свой
круг все идеи конечного, а потому всю духовную культуру и ее человечество. У
нас, европейцев, теперь много бесконечных идей (если позволено так
выразиться) и вне философско-научной сферы, однако аналогичным характером
своей бесконечности (бесконечные задачи, цели, проверки, истины, "истинные
ценности", "подлинные блага", "абсолютно" значимые нормы) они обязаны
преобразованию человечества философией с ее идеальностями. Научная культура
под знаком бесконечности означает также революционизирование всей культуры,
революционизирование всего культуротворящего способа существования
человечества. Она означает также революционизирование историчности, которая
теперь есть история исчезновения конечного человечества в становлении
человечества бесконечных задач.
Здесь мы сталкиваемся с тем очевидным возражением, что философия, наука
греков, не есть нечто в себе исключительное и лишь с ними впервые пришедшее
в мир. Они же сами рассказывали о мудрых египтянах, вавилонянах и т. д. и
фактически многому от них научились. Мы располагаем сегодня множеством работ
об индийской, китайской и т. д. философиях, где они ставятся на одну доску с
греческой и понимаются просто как исторически различные образования в рамках
одной и той же идеи культуры. Естественно, нет недостатка в сходствах.
Однако за чисто морфологической общностью нельзя позабыть об интенциональных
глубинах и пренебречь наисущественнейшими принципиальными различиями.
Прежде всего уже установка философов той и другой стороны,
универсальная направленность их интересов в корне различны. Можно тут и там
констатировать интерес к постижению всего мира, который в обоих вариантах,
т. е. и в индийских, китайских и прочих философиях, ведет к универсальному
познанию мира, причем повсюду выражается в форме профессионального
жизненного интереса и в силу вполне очевидной мотивации ведет к организации
профессиональных сообществ, где от поколения к поколению передаются и
соответственно развиваются всеобщие результаты. Но только лишь у греков мы