"Вильгельм фон Гумбольдт. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества" - читать интересную книгу автора

потребность человек, то есть любые понятия, которые входят в объем
человеческой мысли. В связи с этим нельзя называть чуждым для языка то,
что хотя бы в начальном состоянии обнаруживается в его недрах. Фактическим
подтверждением этого служат языки неразвитых народов, которые, подобно
филиппинским и американским языкам, уже давно обрабатываются миссионерами.
В них без использования чужих выражений находят обозначение даже
чрезвычайно абстрактные понятия. Было бы, впрочем, интересно выяснить, как
понимают сами местные жители эти слова. Поскольку эти слова образованы из
элементов их же языка, то они обязательно должны быть связаны между собой
какой-то смысловой общностью.
Но главная ошибка тех, кто придерживается высказанной точки зрения,
заключается в том, что они представляют себе язык в виде некоей области,
пространства которой постепенно расширяются как бы путем своеобразных,
чисто внешних завоеваний; тем самым упускаются из виду подлинная природа
языка и его существенные особенности. Дело вовсе не в том, какое
количество понятий обозначает язык своими словами. Это происходит само
собой, если только язык следует тем путем, какой определила для него
природа, и не с этой стороны о нем надо прежде всего судить. Главное
воздействие языка на человека обусловливается его мыслящей и в мышлении
творящей силой; эта деятельность имманентна и конструктивна для языка.
Помогает ли язык прояснению и правильному упорядочению понятий или
нагромождает трудности на этом пути? В какой мере он сохраняет в
представлениях, почерпнутых из наблюдений, присущую им чувственную
образность? Насколько гармонично и умиротворяюще, насколько энергически и
возвышающе благозвучие его тонов воздействует на чувство и мысль?
Способность этими и многими другими способами придать особое расположение
всему строю мысли и чувств составляет подлинное достоинство языка и
определяет его влияние на духовное развитие. А эта способность в свою
очередь опирается на всю совокупность исконно заложенных в языке начал, на
органичность его строя, на развитость его индивидуальной формы. Поздние
плоды цивилизации и культуры тоже не проходят для языка бесследно:
привлекаемый для выражения обогатившихся и облагороженных идей, он
обретает отчетливость и точность выражений, образность высветляется
работой воображения, поднявшегося на более высокую ступень, а благозвучие
выигрывает от разборчивости и придирчивых требований утонченного слуха. Но
все эти успехи языка на высоких ступенях его развития возможны только
внутри Границ, очерченных изначально присущими ему задатками. Народ может
и несовершенный язык сделать инструментом порождения таких идей, к каким
первоначально не было никаких исходных импульсов, но народ не в силах
устранить когда-то глубоко укоренившихся в языке внутренних ограничений.
Здесь и самое высокое просвещение не дает плодов. Даже все то, что
привносят извне последующие эпохи, исконный язык приспосабливает к себе и
модифицирует по собственным законам.
С точки зрения внутреннего достоинства духа цивилизацию и культуру нельзя
считать вершиной всего, до чего может подняться человеческая духовность.
Мы видим, что обе они разрослись в новейшее время до высшего предела, до
величайшей общезначимости. А наблюдаем ли мы теперь столь же частые и
мощные, не говорю уж-более высокие проявления внутренней человеческой
природы, какие были присущи некоторым эпохам античности? Это мы едва ли
решимся утверждать с той же уверенностью, с какой говорим об успехах