"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

вида вертолетов, круживших в тот день над городом, и пошел пешком в Гданьск
(трамваи уже не ходили), чтобы посмотреть, что там происходит. "Его убили с
вертолета", - упорно повторяла мать; а когда очевидцы рассказывали ей, что
Петр оказался случайно между толпой и отрядом солдат и пуля попала ему прямо
в голову, слева, навылет, она махала рукой и говорила, что это неправда, что
наверняка стреляли с вертолета, и злилась, когда говорили о солдатах. Для
нее это были переодетые милиционеры. Итак, я говорил о памятнике, а Шимек и
его жена внимательно меня слушали.
А Вайзер? Вайзер улетучился из нашей беседы, будто его никогда и не
было, и, когда я уже сидел в вагоне, равномерно покачивающемся на шпалах и
стрелках, мне казалось, что я еду по несуществующей железнодорожной линии
через десять взорванных мостов и миную брентовское кладбище с маленьким
кирпичным костелом, скрытым в тиши деревьев, а паровоз ведет Вайзер в
путейской фуражке, окутанный облаком кадильного дыма, пахнущего, как
вечность.

Тем временем в кабинет директора вызвали сторожа. "Так не может
продолжаться, - услышал я голос М-ского, - недопустимо, чтобы эти сопляки
водили нас за нос! Я говорил вам, товарищ директор, здесь нужны жесткие
меры, о, я их знаю, без этого никуда! А вы, - повернулся он к сторожу, -
должны посидеть тут с нами еще немного!" Сторож проворчал что-то под нос -
слышно было плохо, но тогда я бы голову дал на отсечение, что это была его
знаменитая присказка: "Надо так надо", - и, вернувшись в канцелярию, вызвал
Петра. Что-то не сходится в наших показаниях и, наверно, М-ский поэтому так
злится, подумал я. Ну да, я уже знаю, дело в том платье, точнее, в лоскуте
от платья, красного платья Эльки, о котором Шимек ради их же святого покоя
написал, что мы сожгли его после последнего взрыва. Да, они не обнаружили
этого ни в моем признании, ни у Петра, значит, будут спрашивать, как было с
этим платьем. Кто его нашел, где, когда сожгли мы лоскут материи, который
остался от нашей подружки. Мы совершили ошибку, надо было сговориться насчет
подробностей, когда сторожа не было в канцелярии, и теперь каждый
рассказывал бы одно и то же, и они завершили бы следствие в полной
уверенности, что было так, как они придумали. Но сторож удобно устроился на
своем стуле и не думал оставлять нас одних ни на минуту. По радио уже давно
закончили передавать речь Владислава Гомулки, награждаемую бурными
аплодисментами, переходящими в овацию. Теперь из динамика неслась
опереточная музыка, невыносимо тонкий голос певицы тянул "ох-ох
лю-ууу-блю-ууу те-еее-бя-ааа", а мне покоя не давала деревенеющая нога и
боль в левой ступне. Этой болью я был обязан - и в определенном смысле
обязан до сих пор - Вайзеру. Всегда, когда собирается дождь, я смотрю на
маленький шрам пониже щиколотки и знаю, что в сырую погоду буду
прихрамывать. Но, не предваряя событий, я возвращаюсь к заброшенному
кирпичному заводу, поскольку не все еще выяснено.

- Господи Иисусе, - шепотом сказал Шимек, - что он делает?
Петр стиснул пальцами мое плечо, и через минуту мы услышали ужасный
треск ломающихся досок. Вместе с полом и деревянными подпорками, с громом и
грохотом мы полетели вниз, прямо на Вайзера и Эльку. Свеча погасла, я слышал
только, что они где-то рядом, очень близко, но не говорят ничего и ждут,
пока мы отзовемся первыми. Наконец Петр, который раньше нас выбрался из