"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

нашли обрывок красного платья Эльки и выбросили его в помойку, и все... или
нет, - поправился он тут же, - мы сожгли его на костре". Я знал, так же как
Шимек и Петр, что это их устроит, поскольку у них была своя картина
случившегося и от нас они добивались единственно ее подтверждения. Сторож
вернулся из уборной, а я думал, как описать последний взрыв, за день до
того, что случилось над Стрижей, взрыв, который для Вайзера должен был иметь
особое значение, в чем я убежден и сегодня. В тот раз речь шла не о цветовом
эффекте, а о чем-то более замысловатом. Как обычно в таких случаях, мне не
хватает шкалы сравнений. На что это было похоже? Если бы я попытался
определить это тогда, я сказал бы, что на воронку, через которую моя мать
вливала в бутылку малиновый сок, - туча пыли, поднявшаяся после взрыва, была
совершенно черная, узкая внизу, расширяясь кверху, она вращалась вокруг
своей оси. Хотя это была вовсе не воронка, а уж скорее мощный смерч из
черных крупиц. Он предстал перед нашими глазами сразу после взрыва и носился
кругами над ложбиной добрую минуту, прежде чем исчез, расплывшись в воздухе.
Только спустя годы пришло мне на ум сравнение Вайзеровой воронки с
Архангелом, борющимся со змием. Я не сомневался, что фантастические складки
одеяния святого, его распростертые крылья и весь сонм небесных воителей -
все это вмещалось в черную вертящуюся тучу, хотя Вайзер, возможно, никогда
подобной гравюры и не видел, да и мы тогда понятия не имели ни о каком
искусстве. "Такой смерч все может засосать, - уверенно сказал Шимек, - хоть
целого человека". А Элька, как обычно склонная к преувеличениям, добавила:
"Ты что, не только человека, он может засосать целый дом и перенести его
далеко-далеко". И когда я закончил эту последнюю фразу в моих письменных
показаниях, я подумал, что Вайзер ведь мог бы наслать такой смерч, чтобы он
сорвал с места нашу школу и перенес ее куда-нибудь за Буковую горку, в район
старого кладбища или еще лучше - в ложбину за стрельбищем, и только тогда
М-ский, директор и сержант поняли бы, что тут произошло нечто другое, а не
просто несчастный случай со снарядом. Но Вайзер из своего, только ему
известного места не торопился с помощью, так что я поставил точку и ждал,
что будет дальше. Сторож собрал наши сочинения. А я снова подумал о пани
Регине, которая учила нас польскому языку и прекрасно читала стихи. Особенно
стихотворение о преступной женщине, которая убила своего мужа, застряло в
моей памяти: едва пани Регина дошла до схватки двух братьев, когда в костеле
появляется дух в доспехах и взывает голосом как из подземелья и когда костел
с грохотом проваливается, в классе стало тихо, как никогда, никто не
разговаривал, никто не проливал чернила, и было еще праздничней, чем во
время причащения, когда ксендз Дудак поднимал вверх круглую, как солнце,
облатку и пел на латыни. Если бы пани Регина приказала нам написать
сочинение о Вайзере, оно было бы совершенно не таким, как то, которое я
отдал сторожу. Может быть, я не написал бы всего, но наверняка рядом с
черной пантерой оказался бы замечательный матч, а над рыбным месивом в
заливе завертелся бы смерч, засасывая всю эту мерзость в мощную воронку, и
на другой день мы могли бы купаться, как каждый год.
Тем временем мы продолжали сидеть на складных стульях, рейки которых
впивались в зад, а сторож, не прикрыв за собой дверь, исчез в бездне
кабинета. "Теперь вы должны подождать, - объявил он нам, вернувшись через
минуту. - Если все будет в порядке, подпишете показания и пойдете по домам.
Но разговаривать еще нельзя", - добавил он, грозно поглядев на Петра,
который наклонился ко мне. Так что мы и не разговаривали, как и все то