"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

время, которое прошло с момента, когда нас привели сюда, и я слышал, что в
желудке у Шимека, так же как у меня и у Петра, бурчит все сильнее, поскольку
они, конечно, ничего не дали нам поесть. Сторож включил радио, и из
деревянного ящичка зажурчала народная музыка. "Сейчас будут новости", -
сказал он сам себе и принялся уплетать очередной бутерброд. Действительно,
музыка прекратилась, и диктор объявил, что сейчас будут фрагменты из
выступления Владислава Гомулки, лысина которого засияла в последнее время на
портретах во всех классах. Смешной, немного писклявый голос говорил что-то о
порядке в нашем общем доме, а я удивлялся, почему взрослые произносят имя
этого человека с таким благоговением, если он говорит скучно, скучнее даже
ксендза Дудака на воскресной обедне. Кто, однако, постигнет тайны
политических меандров? Сегодня, когда я уже знаю, почему люди восхищались
Владиславом Гомулкой (по крайней мере, могу это понять), я вспоминаю тех
самых взрослых, которые восторгались словами его преемника, в частности тем,
что он говорил на верфи, когда еще свежа была земля на могиле Петра, - он
тоже говорил о порядке и общем доме. Да, сегодня я считаюсь взрослым и, хотя
не интересуюсь политикой, никогда не впадаю в энтузиазм по отношению к
вождю, который начинает с общего дома и порядка. Но хватит об этом, ведь не
о том я хотел рассказать. Речь идет о Вайзере. Только о кем. И пока еще
очень далеко до ясности. Игра не закончена. Игра? Не могу назвать это иначе.
Допускаю, что так же, как тогда, когда мы сидели втроем, ожидая завершения
следствия, так же точно теперь Вайзер играет со мной и наблюдает за моими
действиями черными глазами. Но об этом рассказ впереди.

Что было после памятного матча с армейскими? Самым важным была погода.
Солнце яростно жгло город и залив, листья на деревьях пожухли, как в начале
осени, а птицы вообще уже почти не пели, замученные жаром, льющимся с неба.
Как-то раз мы поехали в Елитково проверить состояние "рыбного супа", и то,
что мы увидели, превосходило самые мрачные ожидания. Кроме колюшки, в
стоящей без движения воде залегали сотни полудохлых камбал, угрей, сельдей и
другой рыбы, названия которой не знаю до сих пор. Все это, полусгнившее и
страшно вонючее, шевелилось в конвульсиях. Угри, самые сильные из рыб,
умирали дольше всех, их извивающиеся тела сохранились в моей памяти как
символ того лета. Рыбаки вылезали из своих хибар и целые дни просиживали
перед ними на лавках, дымя сигаретами и проклиная свою судьбу. Один из них
окликнул нас, когда мы шли между пустыми ящиками.
- Зачем вы сюда ходите, пацаны, - проговорил он меланхолично, - нечего
вам тут делать. - И сразу же, никем не спрошенный, разговорился: - Это
иприт, все из-за этого проклятого иприта, говорю вам, пацаны, чертово
прусское свинство. - А когда понял, что мы не очень-то смекаем, о чем речь,
объяснил: - Вы что, не слышали про иприт с немецкой подлодки? Она затонула в
последние дни войны недалеко от Хеля и вся была начинена ипритом, как бочка
сельдью, ну и вот, получили теперь, помойка, а не залив!
- Ну-ну, Игнац, не морочь ребятишкам голову, все знают, никакая тут не
подлодка, а русские проводили маневры на святого Иоанна, ну и напустили в
воду дряни какой-то, от нее и подохнем все, как рыба!
Рыбак разозлился не на шутку:
- Не мели ерунду, старуха, - рявкнул он на жену и, обращаясь к нам,
повторил: - Подлодка, вот и все, проржавела, и из банок потекло это
свинство, проклятые гитлерюги, мало нам бед натворили, так еще и это теперь!