"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

пружинистым встречным движением и криком, который тонул в грохоте машины.
Да, Элька спровоцировала авиакатастрофу и, одержимая безумством разрушения,
заставляла меня, когда я уже возвращался наверх, снова и снова превращать
тело в сверкающий фюзеляж и повторять приземление, и не один раз, но в конце
концов конструкция стальной птицы не выдержала череды длительных взлетов и
падений между небом и землей и свалилась, разбитая, со сломанными крыльями,
в кущи дрока, который пах миндалем. Элька вцепилась пальцами в мои волосы, а
мне казалось, что я слышу вопли Желтокрылого о гибели мира и его обитателей,
и сразу вслед за этим почувствовал кислое дыхание ксендза Дудака из-за
решетки исповедальни, когда он не отпускал мне грехи. Но страх и фантазии
заглушали друг друга, а единственным голосом был голос Эльки, шепчущей не
мое имя, и единственным запахом был запах ее тела, в котором смешались
ветер, соль и миндальный крем. Игра вокруг Вайзера была закончена, и я не
вышел из нее ни чистым, ни победившим.
На следующий день я поехал в Мюнхен, где тоже провел игру, на этот раз
со своим дядюшкой, и была та игра сугубо политической. Дядя, когда я уже
помыл его машину и постриг газон перед его домом, сел напротив меня и
сказал: "Как вы можете там жить?" А я отвечал: "Дядя, ущипни меня за ухо", -
и он ущипнул, развеселившись. А я говорил: "Вот видишь, вроде ты и прав,
однако вовсе не прав". "Это как же, почему?" - спрашивал он с любопытством,
а я в ответ - что, мол, если я действительно существую, в чем он мог
убедиться, ущипнув меня минуту назад, то не могу быть каким-то там муляжом
или бутафорией. А коль скоро я являюсь частью целого, то и все там тоже не
муляж, Польша - не муляж, и вообще, хотя мир больше напоминает бордель,
нежели театр, дядя не прав. Да, дорогой дядюшка, сейчас ты уже покоишься в
земле и не знаешь, что я тогда приезжал в Германию и к тебе вовсе не на
заработки, как тысячи турок, югославов, поляков, не заработать на машину и
прочие прелести, а единственной моей целью было встретиться с Элькой и
выпытать у нее о Вайзере, а если при случае - в определенном смысле
обманывая тебя - я и заработал немного марок, ты, наверно, простишь это
своему племяннику.

Что было дальше? М-ский вышел из кабинета, держа в руках большие листы
канцелярской бумаги. Дал нам по двойному листу и сказал, что теперь мы
должны записать все, что рассказывали, простыми словами и подробно. Должны
описать все взрывы Вайзера, включая последний, ничего не пропуская, без
всяких выдумок и прикрас. Сторож включил дополнительный свет, и нас
рассадили подальше друг от друга, будто мы писали контрольную. Я только
жалел, что с нашим творчеством не познакомится пани Регина, единственная
учительница в школе, которую мы любили бескорыстно. Пани Регина учила нас
польскому языку, никогда не говорила об эксплуатации, не кричала на нас и
читала стихи так прекрасно, что мы слушали затаив дыхание, как Ордон взрывал
редут вместе с собой и штурмующими москалями или как генерал Совинский
погибал, защищаясь шпагой от врагов Отчизны. Да, пани Регина, похоже, не
слишком заботилась об учебной программе, и сейчас я ей за это благодарен. Но
то другая история. Тогда, в школьной канцелярии, я не очень-то знал, как и
что писать. Несколько раз начинал предложение и зачеркивал, сознавая полное
свое бессилие и отсутствие изобретательности. Каждому, кто хоть раз в жизни
находился под следствием, знакомо такое состояние духа. Потому что одно
дело - давать показания устно и совсем другое - писать собственной рукой то,