"Ричард Хьюз. Деревянная пастушка" - читать интересную книгу автора

западного входа. Как и Гилберт, вся деревня была разочарована тем, что
родилась девочка. Обитатели ее не ломали шапку перед господином - это
викарий отлично знал, - но, родись наследник, празднество было бы устроено
совсем другое: над лужайкой натянули бы большие тенты, и оркестр
"Серебряные трубы" услаждал бы слух публики, господам подавали бы чай и
шампанское, крупным арендаторам - виски, а беднякам - пиво... а уж торт
был бы фунтов на тридцать, не меньше. Тем не менее кое-кто из деревенских
все же пришел (в большинстве своем те, кто задолжал за аренду) - они
стояли на улице под палящим солнцем и любовались могилами родственников.


Викарий терпеть не мог эту часть церкви, ибо здесь прямо перед глазами
было его bete noire [букв.: пугало (франц.); здесь: нечто неприятное,
ненавистное]. К норманской арке, ведущей в алтарь, там, где в большинстве
церквей стоит подставка для псалтыря, была приделана этакая нашлепка в
викторианском стиле весом с полтонны - огромная раскрытая книга (не иначе
как книга ангела-регистратора), переплетенная в полированный красный
гранит, со страницами из паросского мрамора. Мраморные страницы
божественной книги рассказывали о добродетелях ФИЛИПА УЭЙДЕМИ, ЭСКВАЙРА
(последователя Пэкстона, решившего навести стеклянную крышу над квадратом
внутреннего двора в Мелтоне); изгибы страниц повторялись, следуя законам
перспективы, тогда как черные буквы были лишь на первой из них. Из
старинного фриза торчали беломраморные кружевные манжеты, а из них - две
розовые мраморные руки вдвое больше натуральной величины. Они вроде бы
держали книгу, тогда как на самом деле она покоилась на выступе с акантом
из чугунных листьев, крытых позолотой. Когда викарий оказывался в этой
части церкви, он старался не смотреть в ту сторону, но взгляд сам собой
прилипал к книге...
Насколько же они опаздывают? Ну-ка, где его часы? Викарий тщетно хлопал
себя по груди и животу в надежде их обнаружить.
Но старик кипел не только потому, что служба задерживалась, - подобного
рода церемонии вообще были точно заноза, бередившая его раны как пастыря
здешних мест. Наглость этих высокородных вероотступников не знает границ:
они считают, что церковь просто обязана придавать торжественность таким
событиям, как их браки, появление на свет или отбытие из оного,
приукрашивать все это флером веры - так мило, так изысканно. Приходят к
алтарю, клянутся друг другу в верности, а сами даже не понимают разницы
между клятвой и сделкой - не только не понимают, но и не подозревают, что
такая разница есть; а обеты у купели воспитывать младенца в вере, которую
сами они давно отринули; а крестные, которых выбирают, думая прежде всего
о выгоде и мирских делах, а не о делах духовных... Крестные эти порой и в
церковь-то не являются, а если и приходят, то вполне могут оказаться
евреями, турками или еретиками - ведь их об этом не спросишь.
Ну почему он не поехал к Уэйдеми и не выложил им все напрямик? "Вы
выставляете напоказ свое неверие и, однако же, имеете наглость приносить
своего младенца к купели, да еще при этом опаздывать..." Да, но хорош
священник-христианин, который из-за грехов родителей откажет младенцу в
крещении! Ведь это таинство: святая вода и святое слово неизбежно приобщат
этот никчемный плод Уэйдеми к телу Христову так же, как... как и сына
архидьякона.