"Ричард Хьюз. Лисица на чердаке (детск.)" - читать интересную книгу автора

оболочку - оно расширилось, выросло до непривычных размеров, заполнив всю
эту комнату. А там, за четырьмя ее стенами, лежало то чуждое, враждебное,
что называлось "миром".


Это длилось всего несколько секунд. Усилием воли Огастин заставил себя
вернуться к нормальному восприятию действительности, осознав, что на
мгновение утратил с ней связь, и тут же его мысли вернулись к той
крохотной частице этого чуждого мира, которую он принес сюда и которая все
еще покоилась на его плече.
Старинное стрельчатое окно напоминало о том, что когда-то это помещение
было домовой часовней. И все-таки _здесь_ он свою ношу не сложит, нет, ни
на секунду.


Теперь посреди комнаты стоял круглый дубовый стол, и на его поверхности
- под крошками, оставшимися от утреннего завтрака, под масляными пятнами,
оставшимися после чистки ружей, производившейся на этом столе из года в
год, под пятнами крови, оставленными лежавшей на нем когда-то убитой
дичью, - и сейчас еще были различимы чернильные пятна, полуистершиеся
надписи и выщерблины, сделанные ножом, - следы еще более давнего
пребывания стола в классной комнате. Огастин шагнул к столу, чтобы
положить на него ружья, и его собственные инициалы - О.Л.П.-Г. - сразу
бросились ему в глаза на темном дереве столешницы; когда-то (вспомнилось
ему), много лет назад, одним холодным ветреным утром он наколол их
кончиком стрелки компаса и раскрасил, в подражание своему кузену Генри,
который был старше его и перед которым он благоговел. В этом доме - хотя
он и не был его родительским домом - Огастин провел немалую часть своего
детства. Его двоюродные дедушки постоянно приглашали его к себе - главным
образом для того, чтобы он составил компанию Генри, - и он с малых лет
часто и подолгу гостил здесь. А вот и инициалы самого Генри - Г.П.-Г
(несравненно более изящно вырезанные, разумеется, чем его собственные) -
проглянули сквозь позднейшие наслоения...
А это маленькое охотничье ружье за стеклом (на секунду оно словно бы
выступило вперед, как это бывает с фигурами на групповых портретах)
принадлежало Генри и было первым его ружьем. Когда Генри вырос и не
захотел больше пользоваться детским ружьем, оно перешло к Огастину, и тот
тоже стал учиться стрелять. Все это, понятно, было до четырнадцатого года,
в безмятежную предвоенную пору, когда оба старика были еще живы, а их
наследником считался Генри.


Огастин, все еще с телом ребенка на плече, направился к телефону,
висевшему на стене за дверью. Аппарат имел странный вид и явно был сделан
на заказ, с двумя слуховыми трубками - с одного боку и с другого, - дабы
им мог пользоваться и тот, кто глух на правое, и тот, кто глух на левое
ухо. А на его древность указывала ручка, которую следовало крутить для
вызова телефонистки. Огастин покрутил ручку и попросил, чтобы его
соединили с полицейским участком. Он произносил слова раздельно,
монотонно: так говорят те, чьим уделом - по собственной воле и выбору -