"Колин Харрисон. Убийство со взломом " - читать интересную книгу автора

самоутверждения, простого и элементарного, которое не могли ей предоставить
родители. В конце концов, он происходил из хорошей семьи, принадлежал к
привилегированным слоям, что заставляло его ставить ее нужды впереди своих,
и это было хорошо, так как без него она не могла бы выбиться из жалкой
колеи, которую ей уготовила вся ее семейная история. Ей надо было постоянно
чувствовать себя любимой, а такой любви она не находила - ни в нем, ни даже
в себе самой. Казалось, он лишь мучит ее своими недостатками; и он стал
постепенно отдаляться, с каждым годом все больше охладевая. Дженис же все
больше увлекалась профессиональным подходом к их браку; ему оставалось лишь
надеяться, что скоро она это оставит, прекратит выискивать в их отношениях
моменты, исключив которые можно опять "все наладить", - так копается в
двигателе механик, пытаясь запустить машину, - и поймет наконец, что он
нормальный и неплохой парень, любящий ее настоящей, земной любовью, любящий
безусловно и безоговорочно. Разве это так уж мало? Думая о том, куда она,
черт возьми, делась, он досадливо ворочался в постели, пока не заставил себя
спокойно лечь на спину. Невозможно было быть в постели и не чувствовать ее
рядом. Его член, при всей его тренированности, напружился. Питер лежал под
одеялом, время от времени рассеянно поглаживая его и вспоминая поцелуи
Дженис и то, как она вскакивала с постели, чтобы надеть свой колпачок, и как
он в то время, как она направлялась к двери, видел неясный треугольник между
ее бедер, и как он забывал обо всем, забывал обо всех перипетиях дня, пока
она была в ванной, и нежился между простынями, полный любви и довольства,
ожидая ее. Она возвращалась, и даже исходивший от нее слабый лекарственный
запах пасты действовал на него возбуждающе, вызывая приятные ассоциации.
Таблетками она не пользовалась, хотя ее гинеколог ей это и предлагал. Обычно
Питер и Дженис спорили, сначала добродушно, а затем не очень, насчет того,
кто будет покупать толстые белые тюбики этой пасты. Ему не нравилось, как
он, должно быть, выглядел, покупая их. Дженис же считала, что таким образом
он "вносит свой вклад и принимает участие". Уж такую-то малость по сравнению
со всем, что приходится терпеть ей, он может сделать! Но все равно он
смущался, покупая эти тюбики. Ему не нравилось и то, что паста эта оставляла
у него потом ощущение липкости, и он чувствовал даже безотчетную обиду за
то, что она не пользовалась таблетками. Какое-то странное, жестокое
наказание заставлять его покупать эту ненавистную противозачаточную пасту, в
то время как по иронии именно Дженис хотела детей. В конце концов в одно
субботнее утро он отправился в аптеку, где закупил целых двадцать огромных
тюбиков, надеясь, что такая покупка заставит Дженис заткнуться на эту тему и
ему не придется больше ходить в аптеку за тюбиками, по крайней мере, года
три, если считать, что одного тюбика хватает примерно на тридцать раз. Но
Дженис лишь улыбнулась.
Запас этот Дженис хранила под раковиной аккуратно сложенной стопкой,
как дрова. Как человек, которому больше ничего не осталось, кроме как рыться
в обломках разрушенного брака, Питер откинул одеяло и босиком прошлепал в
ванную и открыл шкафчик под раковиной. Там оказался лишь одинокий,
наполовину выжатый, скрученный тюбик, засохший, никому не нужный. К нему
была прицеплена записка. "Я знала, что ты заглянешь сюда", - гласила она,
написанная убористым почерком.
Вернувшись в темноту, с горящим лицом, уже прощая ей эту жестокость,
эту мрачную шутку, по-своему допускавшую его право мучиться, он внезапно и
не желая этого, вспомнил ритуал, который они с Дженис совершали тысячу, если