"Нина Храброва. Мой Артек " - читать интересную книгу автора

продукты. Уезжаем. Ни одной бомбежки по дороге! Станции на линии
Сталинград - Москва все целы, только для маскировки камуфлированы
черно-зелеными извилистыми полосами. Мы уже знаем, что во время воздушных
налетов при такой разрисовке здания сверху кажутся слившимися с землей.
Москва 1942 года. У каждого дома штабеля мешков с песком для тушения
пожаров, для защиты от бомб. В подъездах бочки с водой, совки, лопаты., Все
в строгом порядке. В городе чисто, мало движения, почти нет автомобилей.
Пережившая суровую осень 1941 года, выстоявшая Москва становится еще более
дорогой сердцу.
Поселяемся в Собиновском переулке, в эстонском Постпредстве встречаю не
очень близких знакомых - конечно, о моей родной деревушке никто ничего не
знает. Узнаю о гибели руководства ЦК эстонского комсомола... О блокаде
Ленинграда. Утром слышу по радио стихи Ольги Берггольц. Потом диктор читает
перевод из Джамбула: "Ленинградцы, дети мои! Ленинградцы, гордость моя"...
Непонятностью, холодной пустотой веет от слова "блокада". Что это такое -
мы, ведь узнали подробно только после войны. В ту минуту просто верится -
Ленинград выстоит, иначе нельзя, не может быть.
В Москве мы заняты все время - встречаемся с членами правительства
ЭССР, они живут, в Постпредстве. Нас приглашают в ЦК ВЛКСМ - рассказываем о
военном Артеке. Потом я впервые в жизни иду на улицу Правды, в редакцию
"Пионерской правды", там у меня(!) берут интервью об Артеке, просят писать
им. Я так ни разу ничего и не написала. И тем не менее улица Правды была мне
на роду написана: в системе издательства "Правда" я работаю вот уже тридцать
пять лет подряд - сначала собкором "Комсомольской правды" по ЭССР, потом
собкором "Огонька" по Прибалтике...
Салме выступала на митинге, я сидела в зале и гордилась ребятами. Салме
начала было волноваться перед выступлением, мы на нее сообща прикрикнули,
Салме волей-неволей осмелела и говорила хорошо, рядом с ней по обе стороны
стояли Тамара и Кальо, и пока она говорила, держали руку над головой в
пионерском салюте. Дети были красивые, аккуратные. Участники митинга их
затормошили, заласкали. Я сидела в зале и видела и слышала все как в тумане.
Относительно ребят я была спокойна, они у нас на людях умеют держаться. Меня
оглушили вести о тек, кто погиб.
После войны выяснилось, что выступление Салме доставило огромную
радость родителям наших ребят. Советское радио в оккупированной Эстонии
многие слушали, родители постепенно узнали, что их дети живы и в полном
порядке.
Домой мы ехали под непрерывной бомбежкой. До сих пор не понимаю, почему
и как наш поезд проскочил, добрался до Арчеды. Все станции по пути были
разрушены, разбомблены. Потом, после войны, я не раз ездила по южной дороге,
приятно было смотреть на восстановленные, похожие на довоенные здания
вокзалов.
Словом, мы вернулись в Серебряные Пруды целыми-невредимыми и позднее
узнали, что наш состав прошел по этой дороге последним. Сразу после нас
движение прервалось, по этим местам буквально назавтра после нашего
героического поезда прошел фронт.
От Арчеды нас подвез кто-то до оврага, дальше пошли пешком. Вижу -
сидят несколько мальчишек из моего отряда. Радуюсь - значит, ждут. Но они не
вскакивают, не бегут навстречу - просто медленно встают и стоят на месте как
столбы. Значит, случилось что-то...