"Нина Храброва. Мой Артек " - читать интересную книгу автора

- Как же вы далеки от всего, что происходит на фронте, - вдруг грустно
говорит майор. - Хорошо, мы будем по мере сил и возможностей беречь вашего
Битючку...
Нам предстояло прожить здесь два месяца. Благодаря дневникам легко
вспомнить - кто чем занимался: Володя и Муля ведали конем, водой и дровами,
Володя Аас - электричеством, Харри Лийдеман с занятным прозвищем "Тюрк",
возникшем из-за тюбетейки с кисточкой, был прекрасным пекарем, а Виктор
Кескюла переплетал книги и делал нам всем такие блокноты, от которых я и
теперь бы не отказалась, и дарились они к праздникам и на дни рождения. Это
были ответственные товарищи. Остальные входили в бригады дровосеков,
кухонных рабочих, "колхозников" - мы и здесь ходили пропалывать поля.
Деньги, заработанные ребятами, по-прежнему переводились в фонд помощи
фронту.
В один прекрасный вечер меня вызвал начальник лагеря и сказал:
- Троих ваших ребят приглашают в Москву, на антифашистский митинг
эстонской молодежи. Кандидатуры обсудите на сборе группы самым ответственным
образом, потом позовете меня.
Собираю ребят, рассказываю. Гвалт поднимается ужасный - все хотят екать
в Москву, все сразу обижены. Как установить хотя бы просто тишину? Видно,
надо дать им выкричаться. Они говорят все сразу, я молча жду. Наконец
успокоились, говорят мне:
- Лучше, если вы решите.
- Ничего подобного не будет. Сами предлагайте, сами решайте.
Опять шум. Некоторые девчонки всхлипывают.
- Да опомнитесь же, - говорю я, - и не предлагайте Володю Ааса, Ланду,
Айно, Виктора, никого, кто занят ежедневной и постоянной работой в лагере.
Тишина. Думают. Я тоже маюсь - думаю и о них и о себе - меня же не
пошлют, и останусь я тут трястись за ребят. Тем временем кто-то разумно
предлагает послать в Москву Салме Кару. У меня сердце уходит в пятки - она
из младших, пугаюсь за нее. Салме встает, говорит дрожащим голосом:
- Я, наверное, недостойна...
- Достойна! - уже хором кричат мои голубчики.
- Кальо Полли! Он такой тихоня, никогда ничего не нарушает, и всех
слушается, и хорошо рисует.
- Тамару Крончевскую! Вдруг Салме и Кальо не справятся с русским
языком.
Проголосовали. Повздыхали. Успокоились. Зову начальника лагеря,
рассказываю. Он в общем согласен - народ и в самом деле симпатичный,
надежный, достойный.
- Только о переводчике зря заботились, Нина поедет с ребятами сама, ее
лично пригласили.
Сердце начинает здорово стучать - значит, кто-то из ЦК ЛКСМЭ меня
вспомнил. Вообще-то, до этого было полное молчанье, если не считать, что в
августе 1941 я получила сразу за три месяца свою зарплату комсорга ЦК. Так
как на переводе не было ни единого мне адресованного слова, то я и раздала
эту зарплату ребятам на мороженое, карандаши и тетради: мне деньги были не
нужны, вожатые тоже были на артековском попечении. С тех пор меня забыли
наглухо - так мне казалось. Я еще не знала, что после августа 1941 года меня
больше некому было помнить в ЦК ЛКСМЭ...
Группа сидит, сочиняет для Салме речь от всех нас. Я получаю на кухне