"Нина Храброва. Мой Артек " - читать интересную книгу автораторжественному дворцу с мыслями, точь-в-точь скалькированными с Виктора
Пальма: я же, действительно, присматривая за ними все время, сама ничего не увижу и не узнаю... Вот сейчас - уже темно, идти в Гурзуф далеко, а мне туда так хочется, он ведь тоже пушкинский, этот Гурзуф-Юрзуф. Прихожу в свою комнату, там сидят вокруг печальной Рузи вожатые. - Мы тебя ждем! - говорят они мне. - Пойдем гулять. - В Гурзуф? - с надеждой спрашиваю я. - Зачем же? В Гурзуф надо идти днем, когда там светло и многолюдно. Сейчас уже все спят, сейчас лучше в парк, к морю. Мне делается не по себе: бедные ребята! Но вожатым же никто не запрещал. А у ребят еще впереди целый месяц. И мы гуляем по лунному парку, стоим на берегу, смотрим, как в черноте Черного моря дрожит лунная дорожка. Медленно подходит к половине моя последняя беззаботная ночь. Мы, стараясь не шуметь и не смеяться по каждому поводу, возвращаемся через парк. Тут-то парни и дарят мне букет из цветов магнолии. Ахаю, охаю, упиваюсь запахом, благодарю. В комнате ставлю их в старинную вазу. Тася уже заготовила "монашки" - тлеющие ветки кипариса на окнах, чтобы москиты не нападали на Рузю, и говорит нам: - Спите с приоткрытым окном, только хорошо бы потом, когда ветки погаснут, его закрыть. Кто-нибудь закроет? - Конечно, я закрою, - говорит Рузя и засыпает беспробудно. И ее снова кусают москиты... Мцыри, июль 1941 Горн спотыкается, обрывается, хрипит. Один из наших вожатых, баянист и горнист Гена в первый день войны ушел в действующую армию. Где он сейчас? Жив ли? Где мои друзья детства - Саша Кустов, Женя Паю? Где мои партнеры по танцам в нарвском клубе "Гармония", который мы панибратски называли "гармошкой"? Где друзья по Таллинскому Педагогиуму? По ЦК ЛКСМЭ? Что с мамой, с семьей? Это первые утренние мысли. Дохожу до мамы - вскакиваю как ужаленная. Тяжело, невыносимо. Надо бы самой уйти на фронт, так было бы намного легче: как все. Но пока нельзя, пока даже такая неумеха, как я, нужна в Артеке, парни один за другим все ушли на фронт, девушки-крымчанки остались с родителями, нас четверо на триста ребят: Володя Дорохин - старшим вожатым, Тося, Толя и я - отрядные. - Вставай, вставай, вставай, - это Боря Макалец, молдавский пионер, наконец управляется с горном. Пробовал горнить Володя, но при отсутствии слуха у него такое получалось! Тогда за дело взялась Тося - она и научила Борю. Ребята сбегаются на традиционный круг дворянской усадьбы - мы живем под Москвой, в Мцыри - в бывшем имении бабушки Лермонтова - и уже привычно быстро строятся. Они повзрослели. Поняли: слезами конца войны не приблизишь. Надо терпеть, ждать. Позади у нас уже одна эвакуация - из Крыма сюда, в Подмосковье. Мы начали привыкать к дорожному хозяйству, к еде всухомятку и тепловатому чаю, к необходимости самим мыть посуду на коду поезда в больших цинковых продолговатых тазах. Некоторые старшие девочки, помогавшие дома по хозяйству, справлялись с нехитрым дорожным обиходом легко. Я заметила - наша |
|
|