"С.С.Хоружий. Праваславная аскеза - ключ к новому видению человека " - читать интересную книгу автора

у него изначально, и первой, исконной формой проявления было видение вещей и
явлений, всей целокупности бытия под знаком всеобщего единства: всеединства.
Эта древнейшая философема, пГГпГ(R) пГ"пГЎпГ(C) пГ°пГЎпГ(R), возникает у
него уже в самом раннем сочинении, "Мифологический процесс в древнем
язычестве". Наряду с мистическим мотивом Софии, философская интуиция
всеединства есть первоэлемент творческой личности Соловьева, ее питающий
корень и исток. Но всеединство далеко не было его открытием, не было новым
руслом; и обладай он лишь этим питающим истоком, он был бы обречен на
философские повторения. Аналогично, будь таким истоком одна София, он
находился бы в истории мысли там же, где в ней Гихтель и Готфрид Арнольд.
То, что создало философский феномен Соловьева, есть соединение его двух
истоков: встреча Софии и Всеединства.
Система Соловьева - прямой плод этой встречи. Нет никакой нужды
излагать здесь ее содержание, сегодня оно излагается в учебниках. Но стоит
напомнить, что значило появление этой системы и к каким следствиям оно
привело. Как ясно видно в оптике вековой дистанции, значение события было
очень различным в разных философских контекстах. Разумеется, самую крупную
роль появление системы сыграло в истории русской философии. Описывать эту
роль также нет никакой нужды; общепризнано, что философия Соловьева открыла
новый период русского философского развития, она изменила сам тип русского
философствования и вывела русскую мысль не только на новый этап, но и в
новый статус. Труды Соловьева доставили русской религиозной мысли язык и
аппарат для выражения ее тем и создали рабочий фонд для ее развития на
уровне профессионального дискурса европейской философии. Они же задали
мощный импульс этому развитию, очертив ряд проблемных полей и указав пути
разработки их. Они несли призыв к продолжению работы, начатой в них, и этот
призыв подхвачен был скоро и энергично.
Напротив, в контексте европейской философии система Соловьева никак не
могла иметь такого звучания. Все новое, что было в ней для России, не было
столь новым для Запада. Для европейского философского процесса она не
предлагала свежих возможностей и не имела особой близости с современными ей
течениями. В своих устремлениях, своем пафосе она перекликалась с теми
поисками обновления европейской мысли, что отвергали господствовавший
позитивистский, сциентистский, формалистический дух и воплощались всего
наглядней в творчестве Ницше и Бергсона. Но такая перекличка еще не означала
идейной близости, и притом эти устремления мысли Соловьева пока были ею
реализованы очень несовершенно. Идеи и тенденции, приближающиеся к будущим
путям европейской мысли, получат реальное развитие у Соловьева только
поздней.
Несовершенства системы острей всего чувствовал сам автор. С позиций
самого Соловьева, в свете его проектов система видится наиболее негативно:
как неудача. Она не удовлетворила его и была им оставлена. Причины
прозрачны: в системе должны были воплотиться оба главные лика Соловьева,
соединенные в двух смыслах слова "философ", служитель Софии и служитель
философии; и оба воплощения оказались бледными и искаженными.
Как философский феномен, система не стояла на уровне поставленных ей
заданий и самого философского дара Соловьева. Задания требовали создать и
представить в действии цельный альтернативный способ философствования:
альтернативный уже не только позитивизму, как в первой диссертации, но всей
европейской метафизике Нового Времени и ближайшим образом, немецкому