"С.С.Хоружий. Праваславная аскеза - ключ к новому видению человека " - читать интересную книгу автора

заключалась необычайность его личности, его "нечеловечность", по Блоку,
приковавшая к нему символистов. Но нам надо распознать род, типологию его
опыта, и здесь вновь следует отправляться от его собственных свидетельств. В
часто цитируемом письме 1877 г. он называет две троицы имен: сначала
Гихтель, Готфрид Арнольд, Пордедж, потом - Парацельс, Беме, Сведенборг.
Первые - это те, кто "имели личный опыт, почти такой же как мой" (заметим,
что это писано уже после Трех Свиданий), вторые же титулованы как "настоящие
люди" по уровню софийного умозрения; так что если с первыми он признает свою
близость в опыте, то со вторыми - как в опыте, так и в мысли. В этом наборе
имен нет никакой загадочности. Он выделяет вполне изученную линию западной
мистики - мистику софийных видений, включающую и еще немало фигур (например,
Сузо, Баадер) и в главных чертах, действительно, близкую тому, что нам
известно об опыте Соловьева.
Вся эта линия визионерской мистики, включая и Соловьева, отличается
характерной структурой опыта. В своем полном строении, мистический опыт
имеет три сферы: 1) "сырой опыт", или непосредственные данные восприятия и
переживания, 2) процедуры испытания и удостоверения, очищения и проверки
опыта, 3) претворение, истолкование опыта. Поскольку область мистики
изобилует всевозможными явлениями ложного опыта, то вторая из этих сфер
критически важна, и степень ее развития есть показатель подлинности и
достоверности опыта. Основные критерии и процедуры, входящие сюда,
сверхиндивидуальны, интерсубъективны, они вырабатываются и функционируют в
лоне той или иной традиции, школы опыта, и потому, в частности, христианская
мистика (если оставить в стороне мистику чисто спекулятивную) в своих
наиболее полноценных образцах церковна. Но отличительная черта
индивидуалистской и внецерковной мистики софийного визионерства -
практически полное отсутствие сферы проверки опыта - даже самого понятия,
самой инстанции таковой проверки. Опыт здесь остается неочищенным, "грязным"
опытом, и в структуре духовного события оказывается существенная лакуна,
зияние: происходит своего рода "короткое замыкание", когда от сырой материи
восприятия тут же переходят к далеко идущим философским и богословским
обобщениям. Меж тем, не вульгарные материалисты, а основатели христианской
мистики, отцы-пустынники предостерегали, что видения могут, скажем, являться
"от прикосновения к известному месту мозга и от воспаления в нем жил"
(Евагрий Понтийский, IV в.). Насколько известно, ни сам Соловьев, ни его
критики не поднимали вопрос о характере и структуре его опыта. Но вопрос
этот, помимо собственной важности, выводит и к ряду новых тем.
Во-первых, мы уже можем провести типологическую границу, отделив
мистический опыт Соловьева (а с тем, и все построения на его базе) от
мистико-аскетической традиции православия, и вообще от всякой развитой школы
духовного опыта. Все подобные школы стоят на сращении опыта мистического и
опыта аскетического в строгую дисциплину или духовный метод, в рамках
которого и создается структура из трех сфер, сырого опыта - его очищения -
его претворения. Соловьев же был всегда крайне аскетичен, но свою
мистическую жизнь и свой аскетизм он вовсе не соединял меж собой. Сферы
мистики и аскезы были радикально разорваны, и этот разрыв существен. Начав с
лакуны в структуре опыта, мы обнаруживаем эти же элементы лакуны, зияния,
разрыва в структурах поведения и самой личности. В структурах опыта мы
находим не только отсутствие сферы очищения и проверки, но вообще отсутствие
метода и дисциплины; и это же отсутствие метода и дисциплины -