"С.С.Хоружий. Праваславная аскеза - ключ к новому видению человека " - читать интересную книгу автора

поминок, в которой особо значимыми событиями служили кончины и юбилеи кончин
духовных лидеров и учителей. В частности, и у Соловьева в числе его заметных
текстов найдем "Три речи в память Достоевского" и "Три характеристики"
почивших коллег-философов. Но еще весомей и важней то, что независимо от
всех общих факторов, от реакции общества, кончина мыслителя оказалась
глубоко насыщенным духовным событием, к которому мы еще вернемся.
Сборник издательства "Путь", вышедший в 1911 г., был прямо обозначен в
предисловии как "десятилетние поминки о Соловьеве". Собравший статьи и речи
Блока и Вяч. Иванова, Бердяева и Булгакова, Евг. Трубецкого, Эрна, он стал
событием философской жизни и положил прочное начало традиции, первые зерна
которой были заложены еще прежде - выпуском памятного нумера "Вопросов
философии и психологии" после смерти мыслителя. Следующие, 20-летние поминки
отмечены были в революционном Петрограде заседанием Вольфилы 15 августа 1920
г. и вновь речью Блока. В те годы умирала сама эпоха, и культура поминок
переживала финальный апофеоз. Через несколько месяцев, в январе 1921 г.,
трагический тенор эпохи произносит свою знаменитую речь "О назначении поэта"
на поминках по Пушкину, устроенных без всякой юбилейной даты, а еще вскоре,
ровно через год после соловьевской речи, происходят поминки уже по самому
Блоку. Эпоха умирала, и 25-летние поминки по Соловьеву отмечаются уже не в
России, а в эмиграции. В Париже прошло заседание Религиозно-философской
Академии с речами Бердяева и Вышеславцева, отслужил панихиду и сказал слово
о. Сергий Булгаков, и во всех центрах диаспоры последовали лекции и
публикации. Далее для русской религиозной мысли надвигался обрыв: в
рассеянии она неизбежно истощалась, на родине же была запрещена и
преследуема. Рубеж окончательного иссякания эпохи настал после Второй
мировой войны, и он тоже ассоциируется с поминками по Соловьеву: в 1950 г.
во время предсмертной болезни Франк пишет свою последнюю статью, и это -
статья к юбилею кончины Соловьева, к 50-летним поминкам. Однако обрыв не был
гибелью, и вслед за ним исподволь, воздушными и подземными путями, приходила
следующая эпоха. В 70-летнюю годовщину смерти философа, 31 июля 1970 г., его
память была отмечена в коммунистической Москве - разумеется, не публично, а
частным и полуподпольным образом. Эти 70-летние поминки, с панихидой по
Соловьеву и несколькими небольшими докладами, устроены были о. Александром
Менем и группой близких к нему молодых христиан, среди которых привелось
быть и мне. Катакомбными путями память христианского философа и дело его
начинали возвращаться в Россию.
Такова та линия, в которую входит наше сегодняшнее событие. Ее суть
очевидна: обращение к памяти Соловьева стало одной из форм самосознания
русской мысли, как некий периодический самоотчет, осуществляемый в виде
отчета Соловьеву, самосоотнесения с Соловьевым. Характерно и обращение к
Соловьеву в финале творческого пути, в написанном незадолго до кончины: так
было у Блока, Франка, Лосева. И это только немногие из фактов, показывающих,
что роль Соловьева в русской философии и культуре никак не сводится к
воздействию его текстов. Существует феномен Соловьева, имеющий множество
измерений и получивший бесспорное значение культурного символа.
Символическую нагрузку несут все главные измерения этого феномена - и это
никак не удивляет, если учесть, что образ Соловьева в русской культуре
сформировали почти всецело русские символисты. Классический набросок
символического образа Соловьева дан Блоком в очерке, написанном к
десятилетним поминкам. Лейтмотив этого памятного всем текста - Соловьев как