"Дрянь погода" - читать интересную книгу автора (Хайасен Карл)

15

Отец Бонни Брукс работал в отделе распространения «Чикаго Трибьюн», а мать – в отделе закупок компании «Сирз». Бруксы имели квартиру в городе и летний домик у приграничных озер в Миннесоте. У Бонни, единственного ребенка, сохранились двойственные воспоминания о семейных отпусках. Отца-домоседа северная природа не пленяла. Плавать он не умел, страдал аллергией на слепней и потому на озера не ходил. Сидел в домике и собирал модели самолетов: его страстью были классические немецкие «фоккеры». Это скучное увлечение переходило в занудство, а хроническая косорукость отца превращала простое склеивание в высокую драму. Бонни с матерью держались подальше, чтобы не нарваться на обвинение – мол, они мешают отцу сосредоточиться.

Пока отец в поте лица трудился над моделями, мать катала Бонни в старой березовой байдарке по лесным озерам. Девочке запомнились те счастливые утра – она бороздила прохладную воду кончиками пальцев, чувствуя, как солнце пригревает шею. Мать гребла с шумом и плеском, но все же им удавалось не спугнуть и увидеть диких зверей: оленей, белок, бобров, а иногда и лосей. Бонни часто спрашивала, зачем родители купили домик, если отец так не расположен к природе. На что мать всегда отвечала: «Либо здесь, либо в Висконсине».

Поступив в Северо-западный университет, Бонни решила заняться журналистикой, чем немало озадачила отца. Вскоре у нее завязался первый серьезный роман с разведенным адъюнкт-профессором, уверявшим, что он получал премии за репортажи с Вьетнамской войны. Отсутствие дипломов на стене кабинета Бонни наивно приписывала скромности педагога. Она решила сделать любимому сюрприз и преподнести на Рождество рамочку с ламинированной копией его сенсационной передовицы о минировании хайфонской гавани. Однако, разыскав в библиотеке микрофильм «Сан-Франциско Кроникл», где вроде бы служил возлюбленный, она не нашла ни одной статьи с его подписью. Проявив врожденный инстинкт бывалого репортера, Бонни связалась с отделом кадров газеты и (применив безобидную хитрость) выяснила, что ближайшей к Юго-Восточной Азии точкой, куда наведывался ее героический соблазнитель, была редакция бюро газеты в Сиэттле.

Бонни Брукс действовала решительно. Первым делом она порвала с ничтожеством, а потом добилась его увольнения из университета. Следующие приятели оказывались более честными и откровенными, а нехватку лживости компенсировали ленью. Мать Бонни уже устала готовить им угощение и отклонять их неискренние предложения помочь в мытье посуды. Она не могла дождаться, когда дочь окончит университет и найдет себе взрослого мужчину.

Однако найти работу по специальности оказалось нелегко. Подобно многим однокашникам, Бонни дошла до того, что сочиняла рекламные текстовки и пресс-релизы. Сначала она работала в Чикагском управлении парков, а потом перешла в компанию детского питания, которую в итоге купила «Креспо Миллз Интернэшнл». Бонни повысили – она стала помощником пресс-секретаря корпорации. К должности прилагалось жалованье, какого не заработать и за десять лет напряженного труда в отделе новостей большинства городских газет. Что касается творческой работы, она была элементарной и не приносила удовлетворения. Вдобавок к питательным хлопьям на завтрак «Креспо Миллз» выпускала взбитые приправы, арахисовое масло, гранолу в плитках,[43] печенье, крекеры, фруктово-ореховые смеси, ароматизированный попкорн, хлебную соломку и три сорта гренков. Очень скоро у Бонни иссякли аппетитные прилагательные. Руководство пресекло ее попытки использовать оригинальные поэтические образы. В один особо унылый период ей приказали употребить слово «вкусный» в четырнадцати пресс-релизах подряд. Когда Макс Лэм попросил выйти за него и переехать в Нью-Йорк, Бонни без колебаний ушла с работы.

Макс получил на службе лишь несколько свободных дней, и медовый месяц новобрачные решили провести в «Мире Диснея». Выбор банальный, но, по мнению Бонни, все лучше, чем Ниагарский водопад. Каким бы он ни был грандиозным, ему не удержать интереса Макса. Как выяснилось, Микки-Маус тоже не смог. После двух дней в «Волшебном царстве» Макс начал дергаться, как вор-домушник без дела.

Потом разразился ураган, и Максу захотелось непременно все увидеть своими глазами…

Бонни предлагала не уезжать из Орландо, обхватить друг друга под шершавыми гостиничными простынями и трахаться под барабанящий в окна дождь. Неужели Максу этого мало?

Она едва не задала этот вопрос, когда они сидели во дворике Августина после приключений в Городке на Сваях. И позже, по дороге в аэропорт. И еще раз, когда у выхода на посадку Макс (от его волос и одежды воняло табаком) рассеянно ее приобнял.

Но Бонни не спросила. Момент не соответствовал, Макс весь был нацелен на дело. Взрослый мужчина, какого мать для нее и хотела. Вот только Макса считала козлом. Отцу же он показался славным малым. Ему все приятели Бонни казались славными малыми.

Интересно, что он сказал бы сейчас, когда она ехала в больницу, втиснувшись на переднее сиденье пикапа между одноглазым похитителем, обкуренным жабьим молоком, и человеком, который уцелел в авиакатастрофе и жонглировал черепами.

У Бренды Рорк в трех местах была пробита голова и раздроблена скула. Врачам удалось остановить кровотечение из разбитого правого виска. Пластический хирург залатал подковообразную рану на лбу, пришив лоскут кожи выше линии волос.

Бонни еще не приходилось видеть таких ужасных ран. Они потрясли даже губернатора. Августин не отрывал глаз от своих ботинок – больничные звуки и запахи были слишком знакомы, от них пересохло во рту.

Обе руки Бренды уместились в одну ладонь патрульного. Взгляд ее открытых глаз блуждал, но она не видела никого, кроме Джима. Преодолевая боль и заторможенность от лекарств, Бренда пыталась что-то сказать. Джим склонился к ней, потом выпрямился и негромко, сдерживая гнев, проговорил:

– Подонок забрал кольцо. Материнское, обручальное.

Сцинк так тихо выскользнул из палаты, что Бонни с Августином заметили это не сразу. За дверью губернатора не оказалось, но их внимание привлекала суета белых и синих халатов в конце коридора. Сцинк вышагивал по инкубатору новорожденных с двумя младенцами на руках и с беспредельной печалью разглядывал спящих малышей. Несмотря на кудлатую бороду, грязные армейские штаны и ботинки, он казался безобидным. Три здоровых санитара совещались у питьевого фонтанчика – видимо, попытка переговоров результатов не принесла. Джим Тайл спокойно вошел в инкубатор и водворил младенцев обратно в стеклянные колыбели.

Никто не вмешался, когда полицейский выводил Сцинка из больницы, – со стороны это казалось обычным арестом: уличного сумасшедшего забирают в тюрьму. Джим Тайл, придерживая Сцинка, быстро вел его по лабиринту бледно-зеленых коридоров. Оба о чем-то напряженно говорили. Бонни с Августином, огибая инвалидные коляски и каталки, едва поспевали следом.

На стоянке Джим Тайл сказал, что ему пора на службу.

– Едет президент. Угадайте, кому придется расчищать для него дорогу.

Он сунул Сцинку в руку какую-то бумажку и сел в патрульную машину. Губернатор, не говоря ни слова, улегся в кузове Августинова пикапа, скрестил руки на груди и уставился здоровым глазом в облака.

– Что нам с ним делать? – спросил Августин.

– Решайте сами. – Полицейский выглядел совсем измученным.

Бонни спросила, как Бренда.

– Врачи надеются, выживет, – ответил Джим.

– А как с бандитом?

– Не поймали, – сказал полицейский, – и не поймают. – Он пристегнул ремень, захлопнул дверцу и приладил темные очки. – Флорида – это было нечто особое, – добавил он задумчиво. – Давным-давно.

Из кузова пикапа донесся звериный вопль.

– Приятно было познакомиться, миссис Лэм. – Джим Тайл смотрел поверх очков. – Поступайте, как сочтете нужным. А капитан – он поймет.

И полицейский уехал.

Возвращаясь в аэропортовскую гостиницу, где Макс снял ей на день номер, Бонни положила голову Августину на плечо. Его пугали предстоящие часы прощанья. Расставаться лучше сразу – застегнули чемоданы, захлопнули двери, и отъезжающее такси взвизгнуло сцеплением. Августин посмотрел на часы в приборной доске – до ее рейса оставалось чуть меньше трех часов.

Через заднее окошко Бонни увидела, что Сцинк натянул на лицо купальную шапочку и свернулся нескладным калачиком.

– Интересно, что на той бумажке, – сказала она.

– Думаю, имя или адрес, – ответил Августин.

– Чьи?

– Это всего лишь догадка, – сказал он, и все же поделился предположением.

Тем вечером Августину не пришлось прощаться, потому что Бонни в Нью-Йорк не полетела. Она сдала билет и вернулась в дом Августина. Бонни оставила Максу сообщение на автоответчике, но ответ пришел уже за полночь, когда она спала в комнате с черепами.

Днем 28 августа в кухне Тони Торреса зазвонил телефон.

– Подойди, – сказал Щелкунчик.

– Сам подойди, – огрызнулась Эди.

– Очень смешно!

Щелкунчик не мог ходить – удар монтировки разбил ему правую ногу. Он лежал в кресле, обложив колено тремя пакетами льда, который Эди купила за пятьдесят долларов на Куэйл-Руст-драйв у бандита, проезжавшего в грузовике с рыбой. Деньги Щелкунчик выделил из гонорара Уитмарков. Он не сказал, сколько у него осталось, и умолчал о полицейском пистолете в джипе, на случай если Эди опять психанет.

Телефон все звонил.

– Ответь, – сказал Щелкунчик. – Может, это твой дружок Ссантаклаус.

Эди подошла к телефону. На другом конце раздался женский голос:

– Алло? – Эди бросила трубку.

– Это не Фред.

– Кто, на хрен?

– Я не спрашивала, Щелкунчик. Нас тут быть не должно, ты не забыл? Похоже на межгород.

– А вдруг из страховой компании? Может, чек готов.

– Нет, Фред бы сказал.

– Он смылся! – хохотнул Щелкунчик. – Ты его своей шахной напугала!

– На сколько спорим, что вернется?

– Конечно, без такой восхитительной кормы ему жизнь не мила.

– Ты даже себе не представляешь насколько! – Эди высунула язык. Может, она и недостаточно хороша для юного Кеннеди, но юный мистер Дав в жизни лучшего не видел. Кроме того, назад ходу нет – Фред уже подал липовое требование.

Опять зазвонил телефон.

– Черт! – ругнулась Эди.

– Ну помоги же мне! – Щелкунчик раздраженно заелозил в кресле. – Дай руку!

Придерживаясь за плечо Эди, он прохромал в кухню. Эди сняла трубку и передала Щелкунчику.

– Ну? – сказал он.

– Алло? – Женщина. – Тони, это ты?

– Э-э… Кххрррм. – Щелкунчик осторожничал.

– Это я, Нерия.

Кто? Пакет со льдом таял, и капли стекали по больной ноге. Казалось, багровая коленка сейчас взорвется, как гнилой манго. Эди тоже прижала ухо к трубке, пытаясь услышать разговор.

– Тони, я никак не могла дозвониться. Что с домом?

И тут Щелкунчик вспомнил: жена! Тони говорил, у нее какое-то кубинское имя – то ли Мириам, то ли Нерия. Он еще сказал, что она приедет за своей долей страховки.

– Плохо слышно, – промямлил Щелкунчик.

– Что там происходит? Я позвонила соседям, и мистер Варга сказал, что наш дом разрушен, но там живут чужие люди. Какая-то женщина. Тони, ты слышишь? Мистер Варга еще сказал, что ты прострелил дыру в гараже. Что за дела, черт возьми?

Щелкунчик держал трубку в вытянутой руке, словно брусок динамита. Его нижняя челюсть ходила взад-вперед, издавая щелчки, от которых у Эди по спине ползали мурашки.

– Тони! – верещал голос в телефоне.

Эди выхватила трубку и сказала:

– Извините, пожалуйста, вы не туда попали. – И дала отбой.

– Блин! – Ничего другого у Щелкунчика поначалу не выговаривалось.

– Жена?

– Ага. Блин!

Эди помогла ему прошкандыбать к креслу. Щелкунчик плюхнулся, под ним захрустел лед.

– Где живет твой дружок Ссантаклаус?

– Отель «Рамада».

– Блин. У нас времени совсем ничего.

– Откуда звонила Торрес? Она здесь, в Майами?

– Черт ее знает. Отведи меня к машине.

– У меня еще одна неважная новость: утром вернулись собаки.

– Эти сардельки?

– Бросить нельзя, их нужно кормить.

– Ни за что на свете! – Щелкунчик сдавил пульсирующую болью ногу.

– Ага, будто мне от этого много радости. Ладно, давай руку.

Новый клиент Авилы направился по автостраде на юг. Вскоре «кадиллак» застрял в потоке грузовиков со стройматериалами, восемнадцатиколесных тягачей, военных конвоев, машин «скорой помощи», автомобилей туристов, национальных гвардейцев и сотен привередливых страховых оценщиков. Все стремились в зону урагана. К эпицентру.

– Как после бомбежки, – сказал человек, назвавшийся Риком Рейнольдсом.

– Точно. Где ваш дом?

– Надо еще проехать.

Машина продвигалась еле-еле. Клиент включил радио: ведущий ток-шоу отпускал шпильки в адрес жены какого-то кандидата. Авиле шутки показались совсем несмешными, но заказчик одобрительно усмехался. Программа закончилась, и в новостях сообщили, что Президент Соединенных Штатов вылетает в Майами, чтобы лично осмотреть разрушения от урагана.

– Здорово, – сказал Авила. – Вот когда пробки начнутся.

– Да уж, я раз застрял за кортежем Рейгана в туннеле Холланд. Та еще мудянка – два часа дышали выхлопными газами.

Авила спросил, как долго клиент живет в округе Дейд.

– Пару месяцев, – ответил тот, – переехал из Нью-Йорка и никогда ничего подобного не видел.

– Я тоже не видел, – сказал Авила.

– Не понимаю – одни дома валятся, как костяшки домино, а другим хоть бы хны. Как же так?

Авила взглянул на часы. Интересно, парень держит пятнадцать штук при себе или, может, в багажнике? На заднем сиденье валялись мятая дорожная карта и две пустые упаковки от «Мистера Пончика».

– Я так думаю, кого-то подмазали, – продолжал клиент. – Иначе никак не объяснишь.

– Здесь не Нью-Йорк, – сказал Авила, глядя перед собой.

Машины впереди наконец тронулись.

– Тут неподалеку был трейлерный поселок, – рассказывал заказчик, – так его разнесло вдребезги. И там старушка погибла.

– Ужасно, ужасно, – посочувствовал Авила.

– Чудесная пожилая женщина. Ни один трейлер не уцелел, ни один.

– Шторм столетия, – вздохнул Авила.

– Нет, тут что-то другое. Растяжки трейлеров оказались гнилыми, буравы – укороченными, анкерных дисков вообще не было. Попробуйте сказать, что не подмазали какого-то инспектора.

Авила беспокойно заерзал:

– При такой жаре растяжки гниют быстро. Далеко еще?

– Не очень.

По Кроум-авеню заказчик проехал на 168-ю улицу, развернулся, и примерно через милю они оказались в районе «Лисья Низина», где от домов остались в основном одни фундаменты.

Машина остановилась у скелета небольшого типового дома.

– Господи, дело и впрямь серьезное, – сказал Авила, выбираясь из «кадиллака».

Крышу сорвало полностью: фронтон, стропила, обрешетку – абсолютно все. Авилу поразило, что мистер Рейнольдс оставил семью в таком незащищенном строении. Он прошел внутрь, ступая по сорванным ветром дверям. Дом казался необитаемым, и только в кухне свора бродячих собак дралась из-за протухшего гамбургера, что завалялся в опрокинутом холодильнике. Заказчик схватил алюминиевую бейсбольную биту и выгнал дворняг.

В промокших комнатах не было никаких следов семьи клиента. Авила вдруг почувствовал, что день не задался. Чтобы удостовериться, он спросил:

– А где же ваша девяностолетняя бабушка?

– Померла, – ответил Айра Джексон, постукивая битой по ладони. – И упокоилась на прекрасном Стейтен-айленде.

Пока ньюйоркец готовился прибить его к сосне, Авила пришел к заключению, что все это подстроено Щелкунчиком.

План ясен: угрохать Авилу и взять под свой контроль липовых кровельщиков. Где же мощная длань Чанго? – мрачно размышлял бывший инспектор. Неужели два пожертвованных петуха дали осечку?

Потом ньюйоркец разъяснил – и кто он такой, и что произошло с его матерью, и почему Авила должен умереть медленной мучительной смертью. Поначалу инспектор клялся в своей невиновности и деланно сокрушался о судьбе Беатрис Джексон. Однако быстро понял, что навыки выживания, столь необходимые окружному чиновнику, – умение мгновенно отбояриться от претензий, переложить ответственность на другого и затерять важные бумаги – сейчас бесполезны.

Авила рассудил, что лучше сказать правду, чем дожидаться, пока ее вытянут под пытками. И, обмирая от плющившего мочевой пузырь страха, он во всем признался.

Да, он должен был принять поселок трейлеров «Солнечный Досуг». Нет, он своевременно не провел тщательную проверку. Да, да! Он брал взятки (Господи, прости!) и закрывал глаза на технологические нарушения.

– Разве ты не видел, что растяжки сгнили? – спросил Айра, готовя из упавших потолочных балок распятие.

– Нет.

– Буравы видел?

– Клянусь, нет.

– Ты даже не проверил? – Айра грохнул молотком.

– Я ничего не видел, – мрачно сказал Авила, – потому что меня там вообще не было.

Молоток застыл в воздухе. Авила, привязанный к разбитому стульчаку в ванной, пристыженно опустил взгляд и только теперь увидел, что в зловонной воде унитаза резвятся ярко-зеленые лягушки и плещутся крапчатые змеи. Инспектора передернуло от страха и отвращения.

– Я не ездил в поселок трейлеров. Деньги мне прислали…

– Сколько?

– Пятьдесят баксов за домик. Деньги прислали в контору, и я подумал – какого черта тратить бензин? Вместо этого я… – Авила прикусил язык. Излишне откровенничать, что вместо инспектирования «Солнечного Досуга» он играл в гольф. – Я не поехал.

– Сплошная брехня.

– Это правда. Мне очень, очень жаль.

Выражение лица Айры Джексона заставило инспектора пересмотреть свое решение быть чистосердечным. Этот любитель пончиков намерен мучить его, что бы он ни говорил. Айра продолжил сколачивать распятие.

– Господи, знай я, что творится с этими трейлерами, никогда бы не дал разрешения! – Авила старался перекричать стук молотка. – Поверьте, ни за какие деньги я бы не пропустил опиленные буравы! Ни за что!

– Заткнись!

Айра оттащил крест на задний двор и стал прибивать к стволу сосны. Прежде высокое и раскидистое дерево ураган обкорнал футов на тридцать, и теперь это был всего лишь покрытый корой столб.

Душевные силы покидали Авилу с каждым ударом молотка. Инспектор вознес молитву Чанго, затем попробовал «Богородица-дева, радуйся» в слабой надежде, что традиционная католическая мольба окажется действеннее в предотвращении смерти на кресте.

Ньюйоркец поволок его к дереву, и Авила закричал:

– Прошу вас! Я сделаю все, что хотите!

– Вот и славно. Хочу, чтобы ты умер.

Клейкой строительной лентой Айра примотал к кресту запястья и лодыжки пленника, чтобы не сильно дергался. Увидев, что пожиратель пончиков взялся за молоток, Авила закрыл глаза. Когда холодное острие первого гвоздя пробило его ладонь, он по-щенячьи взвизгнул и потерял сознание.

Очнувшись, Авила увидел, что Чанго откликнулся на его молитвы. Яростно.