"Виктория Холт. Голос призрака " - читать интересную книгу автора

Поэтому много раз случалось так, что моя воля ослабевала и я была
готова уступить его домоганиям.
Только из-за моего положения в семье он не рискнул вовлечь меня в
плотскую связь. Не мог же он обращаться с дочерью своей новой мачехи, как
с лондонской подружкой или с одной из служанок в нашей либо соседней
усадьбе. Даже он не осмелился бы поступить так. Моя мать пришла бы в
ярость и постаралась бы, чтобы и Дикон разъярился. А Джонатан, несмотря на
всю свою дерзость, не желал навлекать на себя отцовский неистовый гнев.
Вплоть до моего семнадцатого дня рождения мы продолжали с ним играть
в эту дразнящую игру, обрекавшую нас на Танталовы муки. Я часто видела
Джонатана во сне - как он приходит в мою спальню и ложится ко мне в
постель. Я даже закрывала дверь на замок, когда эти видения становились уж
очень яркими. Я всячески старалась не встречаться с ним глазами, когда он
позволял себе, по своему обыкновению, маленькие фамильярности, тайный
смысл которых я прекрасно понимала. Когда он уезжал в Лондон, я
представляла себе, как он навещает свою любовницу, и ощущала бессильный
гнев и ревность, пока Дэвид не успокаивал меня рассказами о своих
интересных открытиях памятников прошлого. Тогда я была в состоянии забыть
о Джонатане, как забывала о Дэвиде в обществе его брата.
Очень хорошо и приятно играть в такие игры, пока тебе нет
шестнадцати, но другое дело, когда достигаешь зрелого возраста в
семнадцать лет - срока, когда многие девушки считаются созревшими для
замужества.
Я начала замечать, что моя мать, полагаю, и Дикон тоже, хотели бы
выдать меня либо за Дэвида, либо за Джонатана. Мне было ясно, что матушка
предпочитала Дэвида: он был спокойный и серьезный и на его верность можно
было положиться. Дикон же считал Дэвида "занудой" и, по-моему, держался
того мнения, что такой живой, веселой девушке, как я, гораздо интереснее
будет жить с Джонатаном. Впрочем, как и моя мать, он дал бы свое
благословене на любой из этих двух вариантов.
Такой брак удержал бы меня около них, и моя матушка, для которой ее
бесплодие было единственной ложкой дегтя в бочке меда ее супружеской
жизни, могла бы надеяться на рождение внуков под крышей родового гнезда.
- Через пару недель тебе исполнится семнадцать, - сказала мать,
разглядывая меня с таким озадаченным видом, будто удивлялась, что девушка
стала уже взрослой. Ее глаза затуманились, как всегда, когда она
вспоминала о годах, проведенных во Франции. Я знала, что это случалось
нередко. Невозможно было жить без воспоминаний. Мы постоянно слышали об
ужасных вещах, происходивших там: о том, что король и королева были теперь
узниками нового режима, и о страшных унижениях, которым они подвергались.
И о том, что лилась кровь на гильотине с ее отвратительной корзиной, в
которую одна за другой, с ужасающей методичностью падали отрубленные
головы аристократов.
Она также часто думала о бедных тете Софи и Армане и гадала, что
могло с ними случиться. Этот вопрос время от времени поднимался за
обеденным столом, и Дикон приходил в неистовство по этому поводу. Между
ним и Шарло часто возникали споры, в которые ввязывался и Луи-Шарль. Шарло
был серьезной заботой для матери и отчима. Он становился мужчиной и должен
был решить, как распорядиться своей жизнью. Дикон был за то, чтобы послать
его хозяйствовать вместе с Луи-Шарлем в другом имении, под Клаверингом.