"Коре Холт. Конунг: Властитель и раб ("Конунг" #3) " - читать интересную книгу автора

Прости меня, Гаут, за то, что я содеял!
- Не ты первый, - говорит он. - Яви мне милость, позови сюда Сигурда.
Я сразу усматриваю непозволительное в этой просьбе. У нас так мало
людей в дозоре: двое на берегу и двое в лесу с западной стороны. Поэтому я
прошу Гаута повременить. Быть может, втайне я питал недостойную надежду, что
он испустит дух до наступления дня? Я говорю, что Сигурда нельзя снять с
поста среди ночи, его приведут с рассветом, Гаут! Тогда ты и даруешь ему
свое прощение.
- Сейчас, - отвечает он.
И столько мощи в его голосе - хотя он слаб, - такая неукротимая сила в
его горячечном взгляде, что мне остается только кликнуть Малыша. Тот
подходит, я едва сдерживаюсь, чтобы не ударить его, заметив искру презрения
в маленьких лукавых глазках: понимает ли он, в какой мучительный переплет я
попал?
- Приведи Сигурда! - приказываю я. Даю Малышу оплеуху и отпускаю.
Да, приведи Сигурда. А пока я сижу возле Гаута с тихой надеждой, что он
умрет, не успев встретиться со своим палачом. На ум приходит воспоминание о
другой встрече с Гаутом - в те времена, когда конунг Сверрир и я были
молоды. Мы солгали ему, как делали часто, - Гаут повернул наши лица к огню и
произнес: "Пусть свет падает прямо в ваши глаза! Я заставлю вас говорить
правду!" Хотя это было ему не по силам. Это значило требовать невозможного -
в покоях конунга.
Теперь он лежит... В лучшем случае он будет влачить жалкое
существование безрукого и умрет, когда ни у кого не найдется времени вложить
ему в рот кусок хлеба. Сможет ли он пастись, как лось в сосновом бору,
поедать отбросы подобно свинье, на коленях среди поросят, без помощи рук,
опустив рот в помои? Я слышу, как он бормочет молитву бескровными губами.
Они входят: Малыш, с тайной искоркой восторга в глазах, за ним
Сигурд -мужество покинуло его. Гаут храбро приподнимается под пологом, я
замечаю, как дикая радость играет в его лихорадочных глазах. Он пытается
поднять руку - забыв, что она отрублена, - хотел поманить Сигурда поближе
пальцем. Но пальцев нет - ни одного.
- Подойди, - стонет он. Сигурд подходит.
- Я прощаю тебя, - молвит Гаут. - Это не твое злодеяние, ты поступил
так, думая, что такова воля твоего конунга. Аудун был слишком слаб, чтобы
сказать "да" или "нет". Он оставил слово за тобой. В его сердце боролись два
веления. В твоем было только одно. Не знаю, что повелело бы сердце конунгу
Сверриру, будь он все еще жив.
Гаут опять хочет протянуть руку, чтобы благословить Сигурда, и с криком
падает на постель. Я бросаюсь вперед и поднимаю его. Кровь попадает мне на
руки, когда я прикасаюсь к холсту, обмотанному вокруг культи. Гаут говорит:
- Наклонись, Сигурд. Я хочу поцеловать тебя, чтобы запечатлеть свое
прощение.
Сигурд отпрянул: едва ли его губы часто встречались с чужими. Мне
кажется, он никогда не целовал женщин, пока не затаскивал их в постель.
Наверное, он лобзал церковные стены, идя на битву - из страха перед
Всемогущим, - но весьма редко оценивал благоговейным поцелуем красоту
распятия. Гаут не дает ему отвертеться. Взгляд кротких, но таких упрямых
глаз безрукого человека нацелен прямо в глаза палача. И последний сдается.
Свет от очага падает на них, я вижу обоих. И понимаю, что нет иного