"Коре Холт. Конунг: Властитель и раб ("Конунг" #3) " - читать интересную книгу автора

пахнет паленым. Гаут вырван из глубокого беспамятства и полусидит на скамье.
Он больше не кричит - но так прикусывает язык, что кровь сочится по бороде и
смешивается с кровью на его рубахе. Я раздеваю его. Впервые я вижу Гаута
нагим: строитель храмов, прежде однорукий, теперь и вовсе без рук. Входит
Гудвейг с ночной сорочкой йомфру Кристин. Йомфру Кристин тоже приближается и
помогает держать кровоточащую култышку Гаута. Я бинтую ее, веду Гаута к
лежанке, поставленной Дагфинном в углу у очага. Там укладываю.
Он вновь погружается в беспамятство.
Йомфру Кристин развязывает мешочек на поясе и высыпает в ладонь
какие-то зернышки. Это засушенные лепестки роз и лаванда. Она кладет зерна
на камни очага и зажигает благовония, чтобы прогнать тошнотворные запахи
крови. Освежающий аромат цветов и жара смешиваются с другими запахами:
человеческого пота и горелого мяса. У меня кружится голова, я плетусь к
скамье и падаю на нее.
Входит Гудвейг с охапкой сена и бросает ее в кровь на полу. Я вижу, как
поднимается лежавшая без сознания йомфру Лив. Она выходит из комнаты. Йомфру
Кристин - дочь моего покойного конунга садится возле меня и плачет. Узкие
плечики вздрагивают под плащом.
- Йомфру Кристин, - говорю я, - у меня в поясе есть серебряная
коробочка, с териаком*. Я купил его однажды за большие деньги у одного из
крестоносцев, возвращавшихся домой из Йорсалира. Эта коробочка всегда со
мной, во всех скитаниях. Я хотел, если ты занеможешь, располагать
единственным целебным средством. Хочешь, отдадим его Гауту?
______________
* Целебное средство, открытое придворным врачом Нерона Андромахой.

Она кивает в ответ.
Я зову Гудвейг, та подогревает молока, я открываю коробочку, высыпаю
териак в молоко и размешиваю.
Поднимаю Гаута, открываю ему рот и запрокидываю назад голову. Зажимаю
его ноздри и лью молоко в горло.
Йомфру Кристин говорит:
- Когда Гаут покинул нас, чтобы найти в Тунсберге баглеров и броситься
им в ноги, ты велел фру Гудвейг пасть на каменное крыльцо и молить Бога в
ночи о моей безопасности. Теперь мне надо молиться о Гауте?
Я склоняю голову и размышляю. Понятно, что грешная фру Гудвейг вряд ли
тронет Господа своими мольбами.
- Приведи йомфру Лив, - говорю я. Она приходит, и я обращаюсь к ней: -
Ты, йомфру Кристин, ничком ляжешь на каменные ступени и будешь молить о
жизни нашего доброго Гаута, ночью, на холодном ветру, легко одетая.
Лив покорно снимает плащ, я даю ей овчину, чтобы преклонить колени, и
она уходит в ночь бормотать свои бесчисленные молитвы.
Гаут открывает глаза.
Я понимаю, что он хочет говорить со мной, и склоняюсь над ним.

***

Гаут говорит:
- Я хочу простить всех, причинивших мне зло.
- Да! Да! - отзываюсь я, не в силах совладать с собственным голосом. -