"Николай Хохлов. Право на Совесть " - читать интересную книгу автора

Москву.
Через несколько недель, в одну из партизанских землянок в белорусских
лесах пришла радиограмма. Командиру спецгруппы Партизанского Управления НКВД
СССР полковнику Куцину приказывалось установить связь с соседним
партизанским аэродромом и подготовить приемку самолета...
26 августа 1943 года с одного из военных аэродромов вблизи Москвы
поднялся самолет. Круто забравшись на головокружительную высоту, он пошел на
запад ровной скоростью в 250 километров, характерной для американских
"Дугласов". На его птичьем теле не было ни единого светлого пятнышка.
Плотная серо-зеленая краска покрывала и те места, где обычно находятся
опознавательные знаки. Самолет в них не нуждался. До линии фронта путь ему
открывали специальные условные радиосигналы. После линии фронта пилот мог
полагаться только на свое мастерство, удачную облачность и большую порцию
счастья.
В предыдущую ночь счастья оказалось недостаточно. Серо-зеленая птица
вернулась с полпути с пробоинами в крыльях. За день пробоины были залатаны,
пассажиры, отдохнув по домам, привели в порядок свои нервы и, пристроившись
на узких, волнистых скамейках, готовились снова попытать судьбу.
Их было восемь человек.
Все в одинаковых защитного цвета "десантных" комбинезонах, они дремали,
откинувшись назад на угловатые, твердые мешки парашютов, пристегнутые к
спинам. В самолете было темно. Вечер уже обогнал его и умчался на запад,
оставив за собой мерцание ранних звезд и темную синь неба, заполнившую
слюдяные окошечки. Пилот старался идти над облаками.
Пассажиры не разговаривали друг с другом. Не только потому, что рев
моторов заглушал голос. Но, направляясь за линию фронта, лучше не заводить
новых знакомств и не откровенничать без нужды. Защитные, одинаковые
комбинезоны и надвинутые на брови летные шлемы помогали скрыть человека, как
раковина закрывает улитку.
У двоих из пассажиров комбинезоны закрывали, кроме того, немецкие
военные мундиры. Этими двумя были Карл и я.
Портной спецсклада хорошо подогнал по мне офицерскую форму. Я успел уже
привыкнуть к ней. Мне предстояло еще привыкнуть к имени Отто Витгенштейн. На
это имя было выдано небольшое удостоверение, лежавшее в нагрудном кармане
моего мундира. Оно было напечатано на особом зеленом материале, похожем на
клеенку. Где-то в Германии, какая-то военная типография строго хранила
секрет зеленой клеенки. И все же в Москве лаборатория НКВД изготовила бланк,
не отличимый от настоящего. Текст, вписанный специальным косым шрифтом,
удостоверял, что Отто Витгенштейн является старшим лейтенантом Тайной
Полевой Полиции и служит во фронтовом отделении № 49. Я знал, что такое
отделение существует, но начальник его вряд ли слышал что-нибудь об Отто
Витгенштейне. Зато вид удостоверения был внушительным. На одной его половине
Отто снисходительно улыбался с фотокарточки, подтверждающей право старшего
лейтенанта носить штатскую одежду. На другой, служебно вытянутое лицо
Витгенштейна старалось соответствовать тщательно отглаженному мундиру,
блестящим погонам и аккуратно втиснутым в фотографию орденским ленточкам. Я,
между прочим, не особенно настаивал, чтобы вышли непременно все ордена, но
фотограф спецслужбы заявил категорически, что "в ленточках самая краса".
В том же нагрудном кармане лежали бланки "марш-бефелей", то есть
командировок. В них старшему лейтенанту приказывалось отправиться из города