"Николай Хохлов. Право на Совесть " - читать интересную книгу автора

потом вызвали в маленькую комнатку рядом с санчастью. Карл попал туда
первым. Он хмуро и категорически заявил, что никаких разговоров с
коммунистами вести не будет. В результате храброго унтерофицера посадили на
урезанное питание и стали посылать на тяжелые работы. Карл не горевал:
рацион он пополнял лишними порциями колбасы во время "рапортов", а к тяжелым
работам привык с детства.
Мое знакомство с контрразведчиками сложилось несколько иначе. Мне
казалось, что средний тип пленного должен быть на допросах более уступчивым,
Я попытался рассказать им несколько красочных историй о городе Кенигсберге и
о фронтовых впечатлениях Вальтера Латте. Часть этих рассказов была
почерпнута из Красногорских воспоминаний, часть была создана тут же, в
промежутках между вопросами заинтересовавшихся офицеров. К сожалению, мое
творчество, разыгравшееся под влиянием лагерной монотонности, получило
совершенно неправильную оценку. Контрразведчики решили, что Вальтер Латте
мог бы перейти с информации о родном городе на информацию о друзьях по
бараку. Прежде чем приступить к "посвящению" в агентурные таинства, офицеры
решили проверить, не знает ли Латте русского языка. Я так и не понял, зачем
им это было нужно, но после инцидента с развязными девчатами методы
контрразведчиков показались тусклыми и ненадежными. Они открывали, например,
за моей спиной коробку папирос и предлагали на русском языке закурить. Или
вскрикивали неожиданно: "Падает! Лампа падает!" Лейтенанту первому надоело и
он заявил скучным голосом:
- Хватит, Саш. Не знает он русского. Давай, вербуй.
Тут я сообразил, какую ловушку приготовил себе. Карьера агента
контрразведки была мне ни к чему. Пришлось резко менять курс. Вся история
кончилась тем, что я разделил судьбу Карла. Мы стали приходить одинаково
голодными на "рапорта", оказались на одной и той же тяжелой работе и, в
конце концов, вместе попали в карцер.
Но одно обстоятельство - радовало. Контрразведчики располагали сетью
информаторов среди пленных. Если им никто не донес, что Карл и я не
настоящие "фашисты", значит "коллеги" по лагерю ничего не подозревали.
Я почувствовал, как повышаются наши шансы выжить при разыгрывании таких
же ролей в немецком тылу.
Тем временем тридцать дней подходили к концу.
В один из вечеров я остановился у колючей проволоки. По дорожке от
барака медленно шел старый генерал-немец. Мне не хотелось лишних разговоров
и я стал усиленно всматриваться в горящий солнечным отсветом Запад.
Получилась, наверное, классическая картина пленного, тоскующего по
Родине, потому что старик подошел ближе и положил руку мне на плечо.
- Не горюйте, молодой человек. Все обойдется. Мы еще вернемся туда.
Я промолчал, но не из-за нехватки немецких слов.
Он почти угадал мои мысли. В них я был уже за линией фронта, бродя по
немецкому тылу в форме гитлеровского офицера. Образ этого второго "я", не
так давно еще совсем незнакомого, начал приобретать в моем сознании реальные
черты. Теперь нужно было вдохнуть жизнь в вымысел, дать ему биографию,
документы, место службы, звание и, даже, ордена.
Ждать оставалось недолго.
На следующее утро Карл и я были вызваны к начальнику лагеря. Вместе с
нашими спутниками мы отошли километра на три от колючей проволоки,
переоделись под откосом узкоколейки в гражданскую одежду и поспешили в