"Николай Хохлов. Право на Совесть " - читать интересную книгу автора

Орши в город Минск для выполнения задания командира части. Каждый бланк
содержал один и тот же приказ, но был датирован на неделю позже. Из Москвы
трудно было предвидеть, когда и как Отто Витгенштейн сумеет попасть на
удобный участок маршрута, ведущего из Орши в Минск.
Под комбинезоном Карла скрывался мундир унтер-офицера той же
полицейской части. По мысли Эйтингона, унтерофицер Шульце автоматически
обязан был говорить и действовать больше, чем старший лейтенант Витгенштейн.
Эйтингон считал, что биография Витгенштейна, как немецкого офицера, слишком
коротка и лучше ему первое время держать, в основном, язык за зубами.
Несмотря на свое юношеское самолюбие, я в душе соглашался с генералом.
Самолет закачало. Мы поползли по скамейке вниз, к хвосту. Пилот
старался набрать высоту. Внизу, в просвете облаков, тонкий, бледный луч
описал полукруг, чуть касаясь земли, и погас, фиолетовый огонек замигал
нервно и быстро, но тут же исчез за краем тучи.
Из летной кабины высунулась фигура в меховой куртке, крикнула нам:
"Фронт!" и снова скрылась.
Зенитки молчали. Мы ждали, что с минуты на минуту снова полетят к нам
вверх вереницы разноцветных, пылающих штрихов, что снова ослепительные
вспышки начнут встряхивать машину и снова безжалостная рука пилота бросит
самолет вниз в жутком, захватывающем дыхание уходе от обстрела. Но в эту
ночь зенитки молчали. Похоже было, что на этот раз мы долетим.
Я пристроился поудобнее на скамейке и приладил под голову мешок
парашюта. Партизанский аэродром обещал принять нас с посадкой. У них есть
раненые и они просят отправить их в советский тыл. Удастся ли сесть? Заранее
предсказать трудно. Или придется ринуться вниз головой в непроглядную тьму,
заполненную невидимыми деревьями и топью болот?
Мы летели уже над землей, занятой гитлеровцами. До рассвета всего
несколько часов. Если будем прыгать с парашютом, времени у пилота, чтобы
дотянуть обратно до линии фронта, останется в обрез.
Да, нет, все должно обойтись хорошо. Ведь только за час до отлета
пришла радиограмма, что Куцин ждет нас на лесной поляне, в 60 километрах к
востоку от Минска. Сигнал к посадке - три костра, выложенные условным
знаком. Завтра, наверное, я буду уже знать свое первое задание.
Интересно, каков этот Куцин...
Самолет резко накренился и меня отбросило к окну. Внизу, в
беспросветной темноте, плавали маленькие огненные точки... Костры. Мы
долетели. Пилот повернул машину еще более круто, описывая узкий круг над
сигналом. Внезапно точки вспыхнули яркими пламенными языками. Нас услышали и
подбросили дров в костры. Значит, можно садиться.
Уши заложило. Оттого ли, что самолет стремительно ринулся вниз, или от
внезапно наступившей тишины. Из крыльев между моторами вырвались
ослепительные снопы света. Странно, никогда не подумал бы, что садясь на
партизанский аэродром, пилот осмелится включить фары.
Мягкий, пружинящий толчок, потом резкое торможение и самолет
остановился. Снаружи, в фантастических брызгах искр, темные фигурки яростно
затаптывали прогоревшие костры.
Летчик отбросил стальную дверь люка. Карл и я одними из первых
спрыгнули на землю.
Самолетные фары потухли. Кругом стояла темнота. Только по зубчатым
верхушкам деревьев можно было понять, где начинается небо, да тлеющие