"Николай Хохлов. Право на Совесть " - читать интересную книгу автора

"оговорка" может стоить жизни.
Но не говорить по-русски было мало. Предстояло разучиться понимать
родной язык. Это оказалось труднее, чем я думал.
Вместе с остальными пленными нам с Карлом приходилось выполнять самую
различную работу. Разгружать бревна из железнодорожных вагонов, разбирать
разрушенные дома, возить вагонетки с углем и торфом по местной узкоколейке,
копать канавы для осушки торфяных болот и многое другое. Протекцией от
центра мы не пользовались. Наши спутники приехали в лагерь под видом
офицеров контрразведки и внешне ничего о нас не знали. Один только начальник
лагеря был посвящен в тайну двух "искусственных фашистов".
Время от времени, обычно под вечер, Карл или я задерживались по пути в
барак в тени одного из недостроенных сараев. Там, в ветреном, темном углу,
боязливо оглядываясь по сторонам, мы рапортовали шепотом нашим
"наблюдателям" о развитии своей карьеры военнопленных и, в передышках между
фразами, наскоро сжевывали кусок колбасы или бутерброд. Девушка приносила
даже яблоки и груши. "Для витаминов" - уговаривала она. Но мы в уговорах не
нуждались. Жидкая пшенная кашица и скудный паек черного хлеба заставляли нас
ждать "рапорта", как манны небесной.
Однажды нашу рабочую бригаду послали на разработку торфа. Оттопав
километров пять, мы добрались до только что осушенного болота. Охранники
уселись отдыхать на кочках, а мы приступили к резке торфа и укладке его в
кучи для просушки.
Оглядываться по сторонам было некогда. Наверное поэтому раздавшийся
вдруг, совсем рядом, женский голос заставил меня вздрогнуть от
неожиданности. Голос звучал нарочито громко и нескрываемо игриво.
- Эй, Фриц! Не ходи до Машки! Она до мужиков охочая!
Дружный бабий хохот заглушил дальнейшие слова. Я оглянулся. Метрах в
десяти от нас, на соседнем участке, работали девчата. Очевидно, поденщицы из
соседнего колхоза. Немец, рослый и тощий, старшина из Баварии, забрел
неосторожно на их участок. "Машка" молоденькая и пухлая девчонка, красная от
смущения, ждала паузы, чтобы выкрикнуть что-нибудь поостроумнее. И
выкрикнула. Девчата снова грохнули смехом. Мне стало немного не по себе.
Остроту Машки не напечатал бы ни один приличный юмористический журнал. Немцы
смотрели на развеселившихся соседок и растерянно улыбались, не понимая ни
слова. Охранники сидели далеко и увлеклись собственным разговором. Девчата
быстро сообразили, что стесняться в острословии некого. Подзадоривая друг
друга, они начали перебирать возможные варианты использования нас, как
мужчин, и перешли, не задерживаясь, к личностям. Я невольно прислушивался к
необычным женским откровенностям. Карл резко дернул меня за рукав.
- Ты чего покраснел? Слушаешь, что они болтают? С ума сошел, ты же
можешь выдать себя так!
Я быстро пригнулся к земле, чтобы скрыть лицо и стал усердно собирать
торф. Плохо у меня с выдержкой. Опять чуть не выдал себя.
К счастью такие уроки не проходили даром.
Постепенно я привыкал относиться равнодушно к звучанию русских слов.
Мне помогли убедиться в этом два советских контрразведчика.
В оболовском лагере, как во всяком приличном лагере для военнопленных,
имелось отделение контрразведки. Два офицера, капитан и лейтенант, "изучали"
пленных и вербовали агентуру.
Некоторое время контрразведчики присматривались к Карлу и ко мне, а