"Клаус Хоффманн, Бернд Роггенвальнер. Южная трибуна " - читать интересную книгу автора

- А потом был тридцать восьмой год, "хрустальная ночь", члены
гитлерюгенда тоже были в деле, мне тогда только исполнилось семнадцать. В ту
ночь во многих немецких городах, и в нашем Дортмунде тоже, нацисты громили
еврейские магазины. Из населения тоже кое-кто примкнул. Мы били витрины,
уничтожали аккуратно разложенный товар, поджигали даже еврейские молельни,
синагоги.
- И ты участвовал во всем этом?
- Естественно. Мне вбили в голову, что это необходимо, мы ведь
воспитаны были нацистами и верили в фюрера, как в бога. А тот проповедовал:
евреи - люди низшей расы, насекомые, которых необходимо уничтожать. У
Гитлера была огромная власть, это был диктатор. И все, что он приказывал,
должно было исполняться, в этом и была для нас справедливость, наш закон. Ты
спросишь: почему "хрустальная ночь"? Да, хрусталя и фарфора побито было
немало, но этим они не ограничились. До сих пор у меня перед глазами сцена:
штурмовики прикладами выгоняют еврейскую семью из дома, заталкивают в
грузовик. А грузовик и так уже полон, Куда их повезли, знаешь? В концлагерь,
а там газовая камера, смерть. Туда же они отправляли коммунистов,
социал-демократов, христиан, цыган... В концлагерь посылали всех, кто думал
иначе, чем они. Им удалось запугать народ, воспитать равнодушие. А потом
началась война, это было безумие. Мы ничего тогда не понимали, а нас
отправляли в окопы. И многие, очень многие поплатились жизнью...
Разгорячившись, Эрвин Козловски показывает на стену школьного здания.
- Неужели с тех пор они ничему не научились? Да если б они только
знали, что пережили мы, и все ради того, чтоб с фашизмом покончено было
навсегда.
Эрвин замолчал, втоптал окурок в землю. Медленно направился к дому.
Калле попрощался.
- Ну, мне пора, бывай, дядя Эрвин!
Прямо в голове не укладывается. Неужели кто-то из их компании
участвовал в таком деле? А если правда? Нет, не может быть.
Мысли эти долго не отпускали его.

"Хорошо бы вычеркнуть утро понедельника из всех календарей", - думает
Калле, отправляясь около восьми в школу.
Несколько ребят с любопытством таращатся на разукрашенную стену.
Малышам наплевать, что там написано. Рыжему мальчишке показалась очень
забавной свастика, и он пробует нарисовать ее в воздухе. Несколько человек
попытались завязать драку с тремя турками из шестого класса. Те не
поддались.
Есть и такие, что просто развлекаются. Ханнес, клоун из девятого "Б",
принимает настенную мазню как руководство к действию: чеканя шаг, он
марширует по школьному двору с застывшей в гитлеровском приветствии рукой.
Видел, наверное, в каком-нибудь телефильме. Выходка Ханнеса вызывает смех.
Другие пробуют подражать.
Калле заметил, что Эрвин Козловски разговаривает с Гёбелем, директором
школы. К ним присоединяется фрау Вайц, классная руководительница Калле.
Доложит ли дядя Эрвин: кого заметила вчера жена? И что скажет Вайц сейчас в
классе?
Наверняка заведет канитель, как недавно, когда дядя Эрвин сообщил ей о
надписях на двери клозета. Ну и скука тогда была. Шутки были грубые,