"Владимир Хлумов. Прелесть (Повесть о Новом Человеке)" - читать интересную книгу автора

же можно так пугать и разыгрывать маленького мальчика?!
Но годы шли, а режиссер не появлялся. Дурной кошмар отходил в прошлое
детское забытье, и это его не очень радовало. Во-первых, чудная мысль
о спектакле ставила все-таки его в особое положение: ему даже
льстило, что огромная масса актеров старается ради него одного. Ведь
получалось, что остальные люди как бы шуты при его дворе. Кстати,
особенно он любил читать такие книжки, где люди выводились в смешном
или сатирическом виде. Поэтому ему нравились "Мертвые души" и главы
"Мастера и Маргариты" с описанием советской действительности, все эти
Варенухи, Ноздревы и Чичиковы. Последние письма Гоголя считал
малодушием и старческим маразмом, и ему было невдомек - отчего это
поздний Гоголь не любит раннего.
И так режиссер все не появлялся, хотя очевидно, что таковой режиссер
существует. И вдруг, это уже было вполне в юношеском возрасте, его
осенила новая замечательная идея, что главный режиссер - это он сам!
И не только режиссер, но и автор!
Это, лишь на первый, наивный взгляд, безумное предположение захватило
его целиком. О, нет, конечно, тут не было сумасшествия, и он не
бросился по всем углам, подобно гоголевскому герою, объявлять, что
вот он именно и есть тот самый Наполеон. Да и окружающий мир иногда
выкидывал такие неожиданные коленца, что в пору было пересмотреть
свои взгляды. И так бы наверное и сделал какой-нибудь более
простодушный человек, но конечно не он. Он понимал, что только в
плохих пьесах герои следуют во всем за автором, а в пьесах
талантливых, то есть написанных талантливым человеком, персонажи
должны быть и сами вполне самостоятельными и создавать впечатление
настоящих людей. Да, принцип свободы выбора, свободы воли должен быть
соблюден неукоснительно, но, конечно, в определенных рамках. Решение
кардинальных вопросов он оставлял все-таки за собой. Иногда, правда,
играючи вмешивался и по мелочам, так, для куражу, то есть в порядке
поддержания сухим пороха.
Например, уже работая в одном институте социалистического
планирования программистом, устроил опечатку в графе "Мясо-молочные
продукты", и в результате вся страна перевыполняла план по
животноводству на дополнительных три процента, хотя на самом деле
колхозы и совхозы эти три процента передавали друг дружке для отчета
по десять раз, пока они окончательно не протухли и не скисли. В конце
концов, все это сработало на перестройку, и еще неизвестно, как
повернулось дело у Белого дома в оба раза, если бы не его опечатка.
Но когда институт планирования закрыли, получился определенный
вакуум, ему будто руки обрубили, и он задумался над выбором
инструментария. И его еще раз осенила грандиозная идея.
Случилось это после знакомства с Библией.
Когда он прочел, что вначале было слово некоего существа, чье имя
никому неизвестно, а кому известно, он призадумался. В этой
космогонии ему не понравилось, что он есть результат чей-то обмолвки,
слишком долго он изживал эту детскую идею. Но понравилась то, что
слово может обладать такой грандиозной созидательной силой. И даже
дело не в том, что от слова Божьего все произошло, в это он как раз и
не верил, а в том, что люди так ценят силу слова, что эта