"Уильям Хиллен. Черная река Тоа-Тхаль-Кас " - читать интересную книгу автора

раздроблена, похоже, что неисправным медвежьим капканом. Такая травма, хотя
и не мешавшая добывать пищу, была бы бедой для любого животного, а для
пумы - форменная катастрофа.
Я достал из сумки иглу, хирургический шелк и йод и зашил Сэку его раны.
По этой части я не мастер, а пес был изрядно растерзан, с массой глубоких
царапин на голове и ушах. Сквозь рану на челюсти скалились десны и зубы.
Небольшую ямку у основания черепа затянуло пузырем. Я прилепил повязку
пластырем. Сэк снес все безропотно, как всегда. При первой же возможности
покажу его доктору Бейкеру.
"Ну, Келли, теперь твоя очередь". Келли чувствовал себя не очень
уверенно. Я тоже не очень. Жуткая рана, ровная, как разрез ножом, зияла
вдоль всей ноги, от колена донизу, и все еще сочилась кровью. Я разбавил
бутылку детоля чаем и, объясняя ему, что раны от когтей пумы загнаиваются
быстрее любых других, лил дезинфицирующий раствор вдоль разреза. Пока я
делал стяжки и накладывал швы, Келли слизывал иней с моей буйволовой шапки.
Шкура у него была жесткая, пальцы у меня не слушались на морозе, и мне
совестно было взглянуть ему в глаза. "Келли, работа неважная, но лучше не
могу". Забывшись, я погладил его, и это был в сущности первый раз, что я
по-настоящему до него дотронулся. Он слизал с моих рук кровь вместе с
детолем и прочей гадостью.
Я вскипятил еще котелок чая, плеснул туда сгущенки, и мы распили его на
троих, перед тем как отправиться кратчайшим путем назад в лагерь. Там мы как
следует пропеклись у ревущего и пляшущего костра высоко над рекой. Мы жарили
на вертелах оленью вырезку, коптили грудинку и выгрызали мозг из костей. На
небе показались близкие, как в пустыне, звезды. Поднялся серебряный месяц.
Заструилось северное сияние, выгибая свои недолговечные дуги. В ясной
морозной тишине стреляли сучья. Оба моих демона спали мертвым сном.
Утром мы с Сэком двинулись домой, чувствуя, что на пум мы наохотились
на всю жизнь. Келли смылся еще ночью, но время от времени он потом навещал
нас в городе. Рваная серебристая линия прочерчивала иссиня-черную шерсть у
него на ноге. Потом он исчез. С тех пор как за волчью шкуру стали платить
сорок долларов премии, жизнь его всегда висела на волоске.
Сэк прошел почти полный курс науки. Все городские мальчишки уже звали
его стариной Сэком и брали с собой ловить кроликов. Со мной он охотился на
птиц и научился хорошо отыскивать подстреленную дичь. Однажды, когда я
послал его в рощицу по следу рыжей рыси, он вернулся через несколько минут с
глупым видом, таща в зубах жирную канадскую казарку и ужасно хромая.
По-видимому, гусь напал на него, но он доставил его ко мне, не растрепав ни
перышка. После того как мы отпустили птицу на волю, Сэк вернулся в рощу и
загнал рысь на дерево.
В одно прекрасное утро мне позвонила учительница из небольшого поселка.
Пума преследовала нескольких детей по пути в школу. Маленькая француженка и
ее питомцы были в ужасе. Кошмар! Была весна - худшее время года. Не мягкая,
душистая, ровная, установившаяся весна и даже не ранняя, но хоть чуть
продвинувшаяся весна, а самая первоначальная, нерешительная весна центра
Британской Колумбии: несколько теплых дней и ночей без заморозков, первые
талые струйки на открытых солнцу склонах, просачивающиеся по ущельям в
ручьи; первые стыдливые дымчато-лимонные почки на ивах и осинах, первые
клинья канадских казарок и лебедей, которые держат путь на север, отступая
вместе со снеговой линией и с ледоломом; гризли, вылезающие из берлог на