"Дэвид Хилл. И падает занавес " - читать интересную книгу автора

Здоровье должно идти откуда-то еще, может быть, из него самого - изнутри, а,
может быть, от Бога. Я не знаю. Надо только видеть, каков человек на самом
деле. А ваш отец - хороший человек, и он делал меня счастливой намного чаще,
чем заставлял грустить. Он вас очень любит, всем сердцем. И сделал бы все на
свете и для вас, и для меня, если бы мог. Вот что важно. Обещайте мне, что
будете любить его, когда меня не станет.
- Хорошо, мама, - ответил я.
- А ты, Миранда? Обещай мне, что простишь его.
- Хорошо, мама, - произнесла сестра, помолчав. Но ночью, когда я
засыпал, я слышал, как Миранда, спавшая надо мной, тихо шептала себе под нос
всего два слова, будто обет:
- Не прощу. Не прощу.
Мама умерла в четверг, когда мы были в школе. Мы пришли - а ее уже не
было. В тот вечер Миранда, наконец, забыла о своей ненависти к отцу, и мы
все трое лежали в той вмятине на матрасе, которая появилась после многих
дней болезни, проведенных мамой на нем, убаюканные ускользавшим запахом ее
духов. Нам было лучше на простыне, на которой раньше лежала мама, под
одеялами, которые ее согревали, на подушках с зацепившимися за них длинными
волосами. Мама хотела, чтобы ее похоронили, но это было запрещено, потому
что в земле теперь водилось слишком мало живых существ, которые могли бы
прибрать мертвых. В субботу папа забрал урну с ее останками из крематория, и
мы отнесли ее на Мост Джорджа Вашингтона, встав на самую его середину, там,
где далеко внизу под нами все еще сверкала ниточка, оставшаяся от Гудзона.
Закатное небо сияло рваными полосками красного, огненно-рыжего и
золотого света. Мы смотрели вперед, вниз по течению. В милях отсюда, далеко,
за электростанцией, я едва различал в сумерках мерцание отступающего океана.
Папе не хотелось выпускать урну из рук, но чуть погодя он все же отдал ее
Миранде. Та тоже долго держала урну, перед тем как передать ее мне. А она
была такая маленькая, что я с трудом верил, что в ней - все, что осталось от
мамы, но желания открыть и удостовериться в этом не было. Я рассматривал
урну, не зная, что должен в этот момент делать или чувствовать. Затем вернул
ее Миранде. Отец кивнул, и сестра перебросила урну через перила. Вращаясь и
переворачиваясь, она летела все быстрее и быстрее вниз, пока наконец не
достигла воды, с тихим всплеском погрузившись в реку.
Я не знаю, сколько мы так стояли и смотрели. В какой-то момент я поднял
глаза.
- Папа, что это?
- О, Боже!
- Что это, папа?
Он не отвечал.
На мосту за нами остановились автомобили - в основном, трейлеры,
осуществлявшие перевозки между штатами. Люди выходили из машин, чтобы
посмотреть вверх.
От самого горизонта до голубого свода над нашими головами, со всех
сторон и во всех направлениях, в небе что-то происходило. Высоко в воздухе,
может быть, на верхнем краю атмосферы, кружились, петляли и пересекались
друг с другом длинные светящиеся полосы. Это было так чарующе красиво, что я
заулыбался от удовольствия, не обращая внимания на хмурые лица взрослых
вокруг. Все молчали. Медленно и плавно огромный занавес начал опускаться,
становясь еще прекраснее, переливаясь всеми цветами радуги, извиваясь в