"Дэвид Хилл. И падает занавес " - читать интересную книгу автора

что нам захочется. Мы вернулись, нагруженные лепешками с мясом агути, и
дюжиной хот-догов, и булочками, и соевыми чипсами, и печеньем, и
картофельным салатом (целой квартой), и салатом из шинкованной капусты (тоже
квартой). Отец нежно поднял маму на руки, и мы вместе с ними преодолели три
лестничных пролета до самой крыши.
Папа уже разжег жаровню и приготовил место для мамы, расстелив на
асфальте одеяла и сложив подушки мягкой горкой. Миранда занялась готовкой,
пока родители сидели, взявшись за руки, а я исследовал крышу, задевая
хрупкие кости голубей, живших когда-то под водонапорной башней, и даже
вскарабкался по ржавой металлической лестнице к самому баку. Вид оттуда
открывался захватывающий. За городом и пересохшим Гудзоном, погруженными в
сумерки, в самом центре широкой, покрытой трещинами равнины из затвердевшего
ила сохранилась лишь тонкая струйка воды, тянувшаяся к оголенным базальтовым
скалам Нью-Джерси. В другой стороне сверкали в последних лучах умирающего
дня высокие башни деловых центров, и полупрозрачный пластик поблескивал
между ними, словно чудесная рождественская обертка.
Мама почти ничего не ела, но все время улыбалась. Миранда и я набили
животы так, что еле двигались, ведь мы оба любили мясо, а обычно его не
хватало. Затем папа отнес жаровню и остатки еды вниз. Вернувшись, отец явно
захотел что-то нам сказать. Миранда сердито взглянула на него, но он не
заметил. Отец указал рукой на ночное небо:
- Взгляните, дети, - сказал он. - Его не видно, но он там.
- Кто он, папа? - спросил я.
- Занавес, сын мой. Занавес. Знаешь, он почти закончен, миллионы и
миллионы квадратных миль. Еще две-три недели - и все. Говорят,
ультрафиолетовое облучение уже уменьшилось на двадцать процентов. Скоро вы
сможете выходить из дома без шляп, очков и перчаток, и не надо будет мазать
всего себя всякой мерзостью. Как мы с мамой, когда мы были детьми. Снова
будут расти деревья, и трава, и там будут белки, и лягушки, и олени, и
еноты. В лесах, а не в зоопарке. Все будут жить на окраине, не только такие,
как мы. Вот подождите - и увидите. Все будет, как в старые времена.
Его видение очаровало меня. Миранда, однако, пришла в ярость.
- Я не хочу тебя слушать! - завизжала она. - Ты пьян. Я знаю, что ты
делал, когда был внизу. Я чувствую, как от тебя пахнет. Ты напился, а теперь
делаешь вид, что все в порядке. Какое нам дело? Какое нам дело до этого
занавеса? Мамы уже не будет. Ты что, понять не можешь? Мамы уже не будет! И
это все ты виноват.
Рыдания сестры так сотрясали все ее тело, что я боялся, что они
разорвут ее на части. Отец молчал. Просто стоял и смотрел на нас, а радость,
появившаяся на его лице во время рассказа о занавесе, погасла, улыбка
застыла. Наконец, он ушел.
- Обнимите меня, дети.
Обнимать маму надо было очень осторожно, потому что у нее все болело.
Когда я прижался щекой к ее груди, то понял, что от нее почти ничего не
осталось.
- Дети, - сказала она. - Я хочу, чтобы вы поняли вашего отца. Папа
болен, как и я. Это так, хотя и незаметно, как тот занавес в небе. Он
пытался вылечиться, много раз пытался. Но не может. Я знала, что он болен
много лет назад, даже до того, как у нас появились вы, ребята. Я думала, что
смогу помочь ему. Но одной любви недостаточно, чтобы исцелить человека.