"Дэвид Хилл. И падает занавес " - читать интересную книгу автора

Так?
- Ну да. Как я сказал, таковы уж сегодняшние запросы. А кожу найти
трудно. Любой может прийти к нам продать палец или зуб, или почку, или глаз
и выйти отсюда через пару часов. Но кожа - другое дело, это как сердце. Ее
можно продать только как часть полного комплекта, если вы понимаете, что я
имею в виду.
- И сколько вы заплатите за это?
- Сотню с полтиной.
- Я ничего не понимаю! - воскликнула Миранда. - Если я продам вам все
тело, то вы мне дадите сто пятьдесят тысяч. Но если я захочу купить только
кожу, то это будет стоить сто тридцать пять плюс оплата операции, еще сорок
тысяч. Это нечестно.
- Таков уж бизнес, моя дорогая. Рыночная экономика. Не я устанавливаю
правила. Я просто здесь работаю.
Лицо Миранды залилось краской, и я понял, что она сейчас придет в
ярость или расплачется. Но она справилась с собой и тихо опустила рукав.
- Спасибо за потраченное на нас время, - сказала она, забирая у меня
куртку. Затем взяла меня за руку, и мы повернулись, чтобы уйти.
- Секундочку, молодая леди, - мы оглянулись.
- Да? - отозвалась Миранда.
Продавец жестом пригласил нас вернуться к прилавку. Он спросил:
- Кто-то из ваших близких сильно болен, не так ли?
- Да. Мама, - Миранда расплакалась. У меня в глазах тоже блеснули
слезы. Продавец предположил:
- У нее рак, а у вашей семьи нет медицинской страховки. Это так? -
Миранда кивнула:
- В Сент-Винсенте ее не принимают, пока нет страховки. Они только дают
ей дурацкий эндорфин от боли. Она умрет.
- А вы хотите помочь. Вы смелая девушка. Хочу вам кое-что сказать. Даже
если вы решитесь отдать нам полный комплект, что, я уверен, вы сделаете,
потому что любите свою маму, и даже если этого хватит, чтобы купить ей кожу,
есть еще одна проблема. Сколько вам лет, милая? Двенадцать? Тринадцать? Но
ведь надо быть не младше восемнадцати, чтобы продать нам даже самую
маленькую свою часть, даже маленький пальчик, даже ноготок. Таков закон. Так
что, понимаете, вы ничего не можете сделать. Это не в вашей власти. Знаю,
вам сейчас от этого не легче. Но когда-нибудь, возможно, станет легче.
Дома нас ожидала взбучка. Миранда не предупредила папу с мамой, что мы
задержимся. Не рассказала она и о том, что мы были в том магазине, напрасно
пытаясь купить кожу для мамы, соврав, что мы навещали друга в центре города.
Я не противоречил Миранде, и не вмешивался в ссору, пока отец кричал на
сестру. Мама тоже в скандал не ввязывалась, у нее осталось слишком мало сил.
Раньше именно она, а не папа, всыпала бы нам по первое число за нарушение
главного домашнего правила. И именно ее молчание, больше, чем что-либо еще,
дало мне понять, как серьезно она больна.
Через две недели маме стало хуже. Она спала уже почти все время,
просыпаясь только для того, чтобы вяло потянуть бульона из криля, который
готовила ей Миранда, или проглотить эндорфин. Мама почти не поднималась с
кровати. В последний уик-энд в ее жизни, в субботний июньский вечер, папа
нес ее на руках. Отец решил устроить семейный пикник, и послал Миранду со
мной в магазин с пригоршней продуктовых карточек, велев купить на них все,