"Тобиас Хилл. Любовь к камням " - читать интересную книгу автора

поезда, его уже не было. Надеюсь, он остался жив, хоть и был бесцветным,
заурядным, неприметным человеком, а в России пьяные то и дело умирают.
Иногда я ощущаю его тяжесть, когда сплю или когда бываю в одиночестве. Я
часто бываю в одиночестве.
Я жила в одной монреальской гостинице. Там было два торговца со старым
французским ожерельем. Изящной работы, в виде золотого ожерелья тонкой
работы, усеянного речным жемчугом и мелкими сапфирами, черными, как икра.
Моей задачей было вывезти его на себе из страны авиарейсом до Марселя. Мы
целый день провели в гостиничном номере, договариваясь о цене, ни с кем не
общаясь.
Торговцами были человек из Калифорнии и шриланкиец по прозвищу Чек.
Круглолицый, одетый в яркую рубашку, он выполнял всю работу.
Вел переговоры по телефону с клиентами в Фанугало, поселке владельцев
алмазных копей в Африке. Другой торговец сильно нервничал. Пока Чек
раздобывал мне одежду, билет на самолет, брал напрокат машину, Калифорнией
нюхал кокаин. Казалось, у него был бесконечный запас белых бумажных
пакетиков, похожих на те, в каких возят камни. Ему не нравилась теснота
номера, и он постоянно об этом твердил. Не нравились французы, запах нашего
пота, то, как стучит в дверь обслуга, как отражается от реки солнечный свет
и мерцает сквозь выцветшие оранжевые шторы.
Под вечер я отправилась во взятой напрокат машине в аэропорт. Думала об
отце, ведущем где-то в этой стране новую жизнь, возможно, с новой семьей.
Когда остановилась у третьего светофора, кто-то распахнул дверцу и влез в
машину. Это был калифорниец. Он сильно нервничал и был вооружен пистолетом.
Велел мне ехать за город, и я повиновалась. На рубашке его были брызги
крови. Не знаю, что сталось с Чеком, погиб он или как-то уцелел. Чек мне
нравился. Ехали мы, пока вокруг не стало видно ни единого дома.
Калифорниец не отбирал у меня драгоценность. Сидел, повернувшись ко мне
лицом, пистолет лежал у него на коленях. Я понимала, что он собирается меня
убить. И ждала выстрела, ни о чем больше не думая. Через несколько часов,
измученная напряжением, я включила радио, но калифорниец выключил его и
велел мне ехать дальше.
Освещение на дороге было ярким и слепило, мне приходилось щуриться.
Кондиционер не работал, в машине было жарко. Я посмотрела на калифорнийца -
он начинал засыпать. Руки у меня потели, иногда слегка скользили по рулю, и
он просыпался. С каждым разом пробуждения оказывались все более недолгими.
Глаза его были красными даже при опущенных веках, свет падал на покрасневшую
кожу.
Когда дорога стала совершенно пустынной, я протянула руку и забрала у
него пистолет. Он не просыпался, покуда я не остановила машину под купой
сосен. Согнутых, горбатых. Уже почти стемнело. Я навела на него оружие и
слушала, как он ругается, пока вылезала из машины.
Я пошла в южную сторону. Сердцебиение замедлялось, адреналин постепенно
сгорал. Думала, не окажет ли страх какого-то воздействия на мои клетки, не
причинит ли непоправимого вреда. Шла всю ночь. По пути сунула пистолет и
ключи от машины в дупло дерева, вдавила их в мягкую труху. Через некоторое
время бросила ожерелье в мелкую позеленевшую лужу под соснами. Иногда я
задаюсь вопросом: нашел ли его кто-нибудь? Мне представляется, что ожерелье
все еще лежит там. Как и все драгоценности, оно было красивым.
Я лечу на восток над складками Тавреких гор. Старая книга лежит