"Джек Хиггинс. За час до полуночи" - читать интересную книгу автора

розовая сорочка и темно-синий галстук. Сигара у него во рту осталась столь
же толстой, как и прежде, а в руках он держал прогулочную трость с
эбонитовой рукояткой, которую я хорошо помнил. Если это действительно та
самая, то она скрывала внутри себя стальное лезвие бритвенной остроты
длиной в пару футов.
Дед не произнес ни слова, пока я медленно поднимался к нему. А когда
остановился перед ним ниже на две ступеньки, внимательно оглядел меня и
раскрыл объятия.
Сила все еще сохранилась в нем. Он прижал меня к груди на несколько
мгновений, затем церемонно поцеловал в обе щеки и отвел на расстояние
вытянутой руки.
- Ты вырос, Стаси, ты вырос, мальчик мой.
Я повернулся к Бёрку, который тоже поднялся по ступенькам, и
представил его. Мой голос, казалось, принадлежал кому-то другому, доносясь
откуда-то издалека, а глаза жгло. Дед почувствовал мое состояние, сжал мою
руку и прижал ее к себе.
- Заходите, полковник, Марко нальет вам что-нибудь выпить, пока мы
поговорим с моим внуком.
У меня перехватило горло, когда мы вошли в огромную дверь. Странно,
что никогда не можешь перестать любить тех, кто дорог тебе по-настоящему,
что бы они ни сделали.


* * *

Войдя в его кабинет, я будто вновь вернулся в прошлое. Он оставался
таким же внушительным, как и раньше. Вдоль стен тянулись стеллажи с
книгами, большинство из которых дед прочитал. В полной тишине поленца
весело потрескивали в камине, и моя мать смотрела на меня с портрета
маслом, который он заказал одному английскому художнику, когда мне
исполнилось четырнадцать. Здесь был и я: фотографии в рамках запечатлели
все стадии моего взросления.
Рояль, большой концертный "Бехштейн", который он специально привез из
Германии, стоял на том же месте у окна. Я остановился возле него и нажал
одну, потом вторую клавишу.
Дверь сзади отворилась и закрылась. Я обернулся. Дед молча смотрел на
меня. Мы стояли, глядя друг на друга через комнату, и я не мог вымолвить ни
слова.
И опять поняв все своим особым чутьем, он улыбнулся и попросил:
- Сыграй что-нибудь, Стаси, по настроению. Без тебя я специально
приглашал человека из Палермо играть мне.
- Как давно... - выдавил из себя я. - В тех местах, где мне довелось
побывать, я не встречал такого рояля, как этот.
Я сел за инструмент, помедлил, преодолевая волнение, и заиграл.
Равель, Павана на смерть Инфанты. Только дойдя до середины, осознал, по
какой-то случайности или в силу возникших ассоциаций я выбрал ту самую
вещь, которую играл здесь в последнюю ночь перед похоронами матери, - ее
любимое произведение.
Один раз я сбился с ритма, и он резко произнес:
- Продолжай, продолжай же!