"Джек Хиггинс. Орел приземлился ("Лайам Девлин") " - читать интересную книгу автора

того же местного мастера, что и в Клейе.
На этот раз он тотчас же подал руку. Когда я пожимал ее, он сказал:
- Знаете, мне ваше имя показалось знакомым. Не вы ли написали книгу о
событиях в Ольстере в прошлом году?
- Я. Мерзкое дело.
- Война всегда мерзкая, мистер Хиггинс. - Лицо его стало мрачным. -
Человек предстает со своей самой жестокой стороны. До свидания.
Он закрыл дверь, а я вышел на паперть. Странная встреча. Я закурил
сигарету и пошел под дождем. Могильщик ушел, и на некоторое время я
оказался на кладбище один, конечно если не считать грачей. Грачей из
Ленинграда. Я снова подумал о них, но потом решительно выбросил эту мысль
из головы. Надо было делать свое дело. Правда, после разговора с отцом
Верекером особой надежды найти могилу Чарлза Гаскона у меня не было, да и,
сказать по правде, мне казалось, смотреть-то там было не на что.
Я медленно шел от могилы к могиле, начав с западного края, обращая
внимание на плиты, о которых он говорил. Они действительно были
любопытными. С барельефами и гравировкой, выразительно, хотя и грубо
изображающими орнамент из костей, черепов, крылатых песочных часов и
архангелов. Интересно, но к Гаскону никакого отношения они не имели.
Осмотр всего кладбища занял час двадцать минут. В отличие от
большинства нынешних сельских кладбищ, оно содержалось в очень приличном
состоянии. Трава выкошена, кусты пострижены, встречалось очень мало
заросших мест. Но в конце концов я понял, что ничего не найду.
Итак, Чарлза Гаскона нет. Стоя у только что вырытой могилы, я признал
себя побежденным. Старый могильщик укрыл могилу брезентом, чтобы не дать
дождю залить ее, и один его конец свесился в яму. Я нагнулся, чтобы
поправить его, и, когда начал выпрямляться, заметил странную вещь.
В нескольких ярдах от меня, у стены под колокольней, лежала плоская
могильная плита на холмике, покрытом зеленой травой. Плита эта относилась к
раннему XVIII веку и была типичным примером работы местного каменотеса, о
котором я уже говорил. Вверху был мастерски изображен череп со скрещенными
костями, а принадлежала плита торговцу лесом по имени Джеремиа Фуллер, его
жене и двоим детям. И тут я заметил, что из-под этой плиты как будто
виднеется другая плита.
Моя кельтская кровь легко загорается, и меня охватило необъяснимое
волнение, будто я почувствовал, что стою на пороге чего-то интересного. Я
встал на колени и попытался взяться за плиту, что оказалось довольно
трудно. Но вдруг, совершенно неожиданно, она поддалась.
- Вылезай, Гаскон, - тихо сказал я. - Пусть это будешь ты.
Плита сдвинулась вбок, один ее угол приподнялся, и мне открылось...
Думаю, это был один из самых удивительных моментов в моей жизни. Под
верхней плитой я действительно увидел еще одну, но с немецким крестом
вверху - таким, который можно было бы назвать "Железным крестом". Надпись,
сделанная по-немецки, гласила: "Здесь покоятся подполковник Курт Штайнер и
13 немецких парашютистов - свободных охотников, павших в бою 6 ноября 1943
г.".
Я не очень хорошо владею немецким, в основном из-за отсутствия
практики, но для этой надписи его было вполне достаточно.
Лил дождь. Я присел на корточки, тщательно проверяя свои перевод, и
хотя он был правильным, надпись казалась мне бессмысленной. Во-первых, я