"Нора Хесс. Женщина из Кентукки " - читать интересную книгу автора

поношенная одежда, которую жертвовали сердобольные люди для церкви. Обувь
разрешалось носить только зимой.
Грета мрачно улыбнулась. Ее туфли, как, впрочем, и вся обувь, были
слишком велики для ее маленьких, стройных ножек, и она была вынуждена
подкладывать кучу бумаги в подошвы. И, как она давно уже поняла, это было
очень удобно. Бумага давала дополнительное тепло ее вечно озябшим ногам. И
вовсе неважно, что туфли выглядели ужасающе громоздко, ведь все равно на это
никто не обращал внимания.
Все приютские дети выглядели почти одинаково в своей поношенной одежде.
Ни одна из девушек-подростков даже представления не имела о более или менее
приличных платьях. Многие или родились в приюте, или прибыли сюда очень
маленькими. Им никогда не разрешалось покидать пределы фермы, кроме как для
работы днем в одном из богатых домов этой местности. Да и сама мысль
покинуть пределы их маленького мирка никогда не приходила им в голову.
Грета помнила о доме не очень много. В ее памяти он остался огромным,
величественным и мрачным. Она вспоминала вечеринки, так часто устраиваемые
родителями, светлые, со множеством изящных оборок, платья ее матери, верхние
юбки, так нежно шелестевшие, когда она поднималась по лестнице. От нее
всегда пахло розами, а руки матери всегда были такие хорошенькие, ухоженные,
белые и мягкие. Девушка с отвращением посмотрела на свои руки, на изломанные
ногти, на суставы темно-коричневого цвета, которые стали такими из-за
постоянной тяжелой работы в грязи. Ее руки, пожалуй, больше, чем другие
части ее худенького тельца, страдали в суровую зимнюю стужу.
Казалось, что всякий раз, когда раздавали перчатки или рукавицы, ей
доставались самые рваные, а то и совершенно никуда не годные. Поэтому, так
уж получалось, что четыре месяца в году ее маленькие ручки были в кровавых
трещинах от мороза. Не лучше обстояли дела и летом. Теплая погода не
приносила большого утешения. Сжимая по нескольку часов в день шершавую ручку
мотыги, она натирала на ладонях огромные волдыри, которые лопались, а на их
месте образовывались мозоли.
Гримаса отвращения промелькнула на лице Греты. Она знала, что тяжелую
работу можно было значительно облегчить, если бы она последовала примеру
большинства девушек-подростков. Она могла бы ходить в коттедж надзирателя и
развлекать толстого мужчину всякий раз, когда бы он присылал за ней.
Но однажды она нечаянно подслушала разговор девушек об их испытаниях в
кровати этого толстого борова и твердо решила, что лучше будет до смерти
мотыжить сорную траву, обрабатывать землю, чем когда-нибудь ее ноги
протопчут дорожку к коттеджу.
Она стала еще более упорной, когда с годами некоторые из этих глупых
девушек забеременели от толстяка. Тот, конечно, все отрицал, сваливая свою
вину на приютских парней. И Реверенд Феддерс всегда верил ему, и выгонял
девушек и ни в чем не повинных ребят.
Грете очень бы хотелось знать, что дальше случилось с ними. Она
слышала, как повариха говорила одной из своих помощниц, что они, вероятно,
продали бы свои тела первому встречному мужчине.
Она не переставала думать о тех новорожденных, которых иногда ночью
оставляли на веранде приюта; принадлежали ли они девушкам, которых прогнали
с позором. Как раз недавно подкинули еще двоих, поразительно похожих на
недавно выгнанных. Да и одеты они были явно в приютские обноски.
Взяв с подоконника щетку, девушка собрала детей вместе и повела вниз по