"Джеймс Хэрриот. О всех созданиях - больших и малых [H]" - читать интересную книгу автора

верфи, что я уже махнул рукой на свое будущее.
Шофер вновь лязгнул передачей, и автобус начал вползать на очередной
крутой склон. Последние пятнадцать миль дорога все время шла вверх, и вдали
смутно заголубели очертания Пеннинских гор. Мне еще не доводилось бывать в
Йоркшире, но это название всегда вызывало в моем воображении картину края
такого же положительного и неромантичного, как мясной пудинг. Я ожидал
встретить доброжелательную солидность, скуку и полное отсутствие какого-либо
очарования. Но под стоны старенького автобуса я начинал проникаться
убеждением, что ошибся. То, что еще недавно было бесформенной грядой на
горизонте, превратилось в высокие безлесные холмы и широкие долины. Внизу
среди деревьев петляли речки, добротные фермерские дома из серого камня
вставали среди лугов, зелеными языками уходивших к вершинам холмов, откуда
на них накатывались темные волны вереска.
Мало-помалу заборы и живые изгороди сменились стенками, сложенными из
камня, - они обрамляли дороги, замыкали в себе поля и луга, убегали вверх
по бесконечным склонам. Эти стенки виднелись повсюду, мили и мили их
расчерчивали зеленые плато.
Но оо мере того как близился конец моего путешествия, в памяти начали
всплывать одна за другой страшные истории - те ужасы, о которых
повествовали в колледже ветераны, закаленные и ожесточенные несколькими
месяцами практики. Наниматели, все до единого бессердечные и злобные
личности, считали помощников жалкими ничтожествами, морили их голодом и
замучивали работой. "Ни одного свободного дня или хотя бы вечера! - говорил
Дейв Стивенс, дрожащей рукой поднося спичку к сигарете. - Заставлял меня
мыть машину, вскапывать грядки, подстригать газон, ходить за покупками. Но
когда он потребовал, чтобы я прочищал дымоход, я уехал". Ему вторил Уилли
Джонстон: "Мне сразу же поручили ввести лошади зонд в желудок. А я вместо
пищевода угодил в трахею. Начал откачивать, а лошадь грохнулась на пол и не
дышит. Откинула копыта. Вот откуда у меня эти седые волосы". А жуткий случай
с Фредом Принглом? О нем рассказывали всем и каждому. Фред сделал прокол
корове, которую раздуло*, и ошеломленный свистом выходящих наружу газов, не
нашел ничего лучше, как поднести к гильзе пробойника зажигалку. Пламя
полыхнуло так, что запалило солому, и коровник сгорел дотла. А Фред тут же
уехал куда-то далеко - на Подветренные острова, кажется.
А, черт! Уж это чистое вранье. Я выругал свое воспаленное воображение я
попытался заглушить в ушах рев огня и мычание обезумевших от страха коров,
которых выводили из огнедышащего жерла коровника. Нет, такого все-таки
случиться не могло! Я вытер вспотевшие ладони о колени и попробовал
представить себе человека, к которому ехал.
Зигфрид Фарнон. Странное имя для йоркширского сельского ветеринара.
Наверное, немец - учился у нас в Англии и решил обосноваться здесь
навсегда. И конечно, по-настоящему он не Фарнон вовсе, а, скажем, Фарренен.
Сократил для удобства. Ну да, Зигфрид Фарренен. Мне казалось, что я его уже
вижу: эдакий переваливающийся на ходу толстячок с веселыми глазками и
булькающим смехом. Но одновременно мне пришлось отгонять навязчиво
возникавший облик грузного холодноглазого тевтона с ежиком жестких волос на
голове - он как-то больше отвечал ходовому представлению о ветеринаре,
берущем помощника.

* У жвачных животных четырехкамерный желудок, состоящий из рубца,